От которого я, впрочем, все равно, категорически отказался. мотивируя свой отказ тем, что дескать, не имею привычки употреблять на службе. На что он ответил, что в его время, искусство пития не являлось зазорным умением для русского офицера. Я был вынужден с ним согласиться. Но оговорился, что по моему, предвзятому, мнению, употребление горячительных напитков возможно только до или после службы. Но не как не во время ее.
А тот кто забывает эту непреложную истину, в скором времени, может обнаружить, что употребление уже идет не во время, а вместо службы. Что, в принципе, в военное время, не приемлемо.
С этим он был вынужден согласиться. Но себе, в удовольствии опрокинуть рюмочку другую, отказать не смог. Так мы с ним и сидели. Он пил медовуху, а я потягивал домашний квасок. И при этом неспешно беседовали, «за жизнь».
Бывший ротмистр, всю дорогу, пытался прощупать почву на предмет моего происхождения. Не сомневаюсь, что и попытка подпоить преследовала банальную цель разговорить меня. Но я то отшучивался, стараясь при этом употреблять как можно меньше измов и словечек, столь характерных для моего времени, то переходил на командно-штабной язык, который он, в свою очередь, очень хорошо понимал. Правда, в отличии от офицеров моего времени, которые матом не ругаются, а просто на нем разговаривают, в его, правильно поставленной речи, этого не прослеживалось. Было видно, что его, в свое время, учили не только правильно себя вести, но и говорить.
В полном соответствии с существующей в мое время сравнительной характеристикой русского и советского офицера, согласно которой: «Русский офицер знал все от Баха до Фейербаха, а советский, соответственно, от Эдиты Пьехи, до иди ты на х…»!
После непродолжительного ужина я засобирался в дальнейший путь, пожелав ему снискать славу на партизанском поприще, не меньшую, чем у однополчанина Дениса Давыдова. Который, как известно, тоже начинал свою службу именно с того самого кавалергардского полка, к которому был приписан и мой визави. Тот, в свою очередь, был, в очередной раз, огорошен моими знаниями особенностей построения взаимоотношений внутри частей царской лейб-гвардии. Но окончательно я его добил, сказав на прощание:
— «Famam extendere factis»!
Что было не просто латинским изречением, переводившимся как: «Прославляй доброе имя делами!» А, помимо всего прочего, являлось также девизом, украшавшим его родовой герб, графов Разумовских.
Пока возился с нейтрализацией оккупантов и проводил допрос незадачливого гауптмана, уже практически полностью стемнело. Да еще и вывод бывшего ротмистра и экс-графа из сумеречной зоны на сторону светлых сил, отнял кучу времени и сил.
— Дай Бог, чтобы оно того стоило.
Вероятность того, что партизанский отряд, под руководством опытного командира, да еще и в условиях лесисто-болотистой местности, сможет создать множество проблем в тылу наступающих немецких войск, была очень высокой. И надеюсь, что Разумовский оправдает и славу своих предков и мои ожидания. Во всяком случае возможностей у него, для этого, уж всяко разно поболее, чем у незадачливого диверсанта, к тому же действующего в одиночку.
Но, тем не менее, все эти заморочки и портуберации скрали много времени, которое и так было в большом дефиците. Особенно много его ушло на потрошение и перлюстрацию содержимого штабной документации. Правда выручило то, что сам портфель был даже не опломбирован. Зато находящиеся в нем три плотных конверта, из плотной бумаги, коричневатого цвета и маслянистой на ощупь, были не просто опечатаны, а опечатаны самым препаскуднейшим образом. С использованием сургуча. Который, как известно, не только легкоплавкий, но еще и очень ломкий.
Мне же было необходимо не просто ознакомиться с содержимым, изображая из себя строгого представителя военной цензуры, вымарывающего целые абзацы, непонравившегося текста, химическим карандашом. А именно перлюстрировать. То есть тайно обозреть содержимое, оставив, при этом, в неприкосновенности и сам конверт и, самое главное печати. Чтобы у следующих читателей, из советских органов госбезопасности, не возникло сомнения в их подлинности. Поэтому и пришлось повозиться.
Учитывая наступающие сумерки, я, выпросил у Андрея Кирилловича, допотопный осветительный прибор, представлявший собой, керосиновую лампу, неизвестной конструкции. И, отговорившись, необходимостью немного поработать в тишине, зашел в дом.
Первой проблемой было освоить раритетный агрегат, мало похожий даже на «лампочку Ильича». Скорее всего ей по времени были более близки стеариновые свечи, если уж не вовсе прабабкины лучины. Правда, в свое время я уже имел дело с подобным девайсом, хотя чаще приходилось пользоваться его модифицированным вариантом. Под кодовым названием «Летучая мышь».
Какое отношение имеет этот ночной зверек к освещению я не мог понять до тех пор, пока не выяснил, что эти модели впервые стали выпускаться в Германии. И фирма-производитель наносила на стекло брендовый, торговый знак, выполненный в виде стилизованной летучей мыши. Отсюда, соответственно, и название.
Пришлось немного помучится с регулятором яркости, который, ни в какую, не хотел крутиться в нужную мне сторону. Но, тем не менее, с помощью смекалки и известной матери мне все таки удалось произвести настройку. При этом я себя успокаивал, что подобное действие в походных условиях на лесной дороге, вообще в принципе, невозможно. После чего приступил к священнодействию вскрытия конвертов, используя при этом канцелярский ножик и зажигалку, оборудованную системой турбонадува. Которая пришлась очень кстати, при накаливании лезвия.
Нагретое до белого каления лезвие ножа легко, будто сливочное масло, посрезало сургуч, со всех трех конвертов. И мне, только и осталось, что ознакомиться с их содержимым.
Для детального изучения текстовой части не было не времени, ни, что самое главное, должных знаний.
— Как говорил один сатирический персонаж, лежа в нирване, после удара лошадиным копытом: «Зачем пошел — я же все равно, по монгольски, читать не умею»?
Поэтому, единственное, что я смог уяснить для себя, это то, что, в основной массе, содержимое представляло собой набор карт, приказов и директив. Отправителем являлся Генеральный штаб ОКХ, то есть командования Сухопутных сил Вермахта. Но, среди бумаг были и экземпляры с автографами не только генерал-фельдмаршала фон Браухича, но и его коллеги, Кейтеля.
Как известно, к началу боевых действий на восточном фронте, он занимал должность начальника штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии, сокращенно OKW. Роль Главнокомандующего играл, как известно, сам Гитлер. Великий фюрер германской нации, выдающийся военачальник и гениальный АКТЕР. Который просто блистал в этой труппе непризнанных гениев. А так как известно, что короля играет свита, то и окружение было ему под стать.
