Ознакомительная версия.
— Всё это, конечно, хорошо, — сказал Севостьянихин. — Только вы не забывайте, что крови много прольётся.
— Чьей? Генеральской? — с ухмылкой спросил Герман Орлов.
— Среди генералов тоже хорошие люди есть, — веско заметил Севостьянихин.
Все подумали о командире бригады — генерал-полковнике Косматове Борисе Павловиче, который сидел в Будённовске. От него теперь всё зависело, ну и не в меньшей степени от полковника Ермакова из штаба объединённой группы. Только последний молчал, непонятно почему.
— Ну всё, ребята, попали, как кур в ощип, — задумчиво сказал Игорь, не слушая спора.
Ему вдруг открылась вся картина происходящего. Пока они здесь воевали, там где-то, в столице, в округах и бригадах, происходило что-то значительное, судьбоносное для страны, и борются там две силы: исконно русская, былинная, древняя, подлинно народная, и легкомысленная, поверхностная, пришедшая из-за бугра, как мода на туфли, — как приходили поляки или шведы, а теперь пиндосы во всей своей красе и наглости. И пока они друг друга не поборют, никто о Кавказе и думать не будет, потому что Кавказ — это далеко, и он может подождать. Значит, придётся выпутываться самим. Эта мысль укрепила его в том, что они делают всё верно: не дают чичам передохнуть и уйти дальше в Россию.
— Не перевелись в России герои, — уверенно сказал Олег Вепрев, и физиономия у него сделалась, как у былинного героя, в смысле одухотворенности.
— Что значит «не перевелись»? — наивно спросил Лёва Аргаткин, и его травмированный глаз стал непроизвольно дёргаться.
— А то, что, похоже, переворот происходит, — сказал Олег Вепрев за всех, — или уже произошёл.
— Не-е-е… не может быть, — Игорь вопросительно уставился на Севостьянихина, словно хотел получить у него ответ, — не похоже…
— Очень даже похоже, — кивнул Севостьянихин, — естественно, напрямую ничего не говорят, поэтому и связь глушат, чтобы никто на помощь не пришёл.
Нос Севостьянихина был спокоен и умиротворён, как «синяк» с похмелья, то есть не выражал никаких эмоций, кроме сиюминутной реакции на разговоры о перевороте. Но это было не в счёт, словно его обладатель руководил не боем, а изготовлением, например, гранитных плит, и надо было просто-напросто смотаться на другой конец города во имя производственной необходимости и уладить кое-какие мелочи, как то: дать, например, по шапке какому-то разгильдяю-кладовщику и забрать эти самые плиты.
— Ну да… — подумав, согласился Олег Вепрев, — кто же об этом сообщает. Но почему о нас забыли?
— Так ясно же, — воскликнул Лёва Аргаткин, — идёт война с собственной армией, а моджахеды вроде пятой колонны.
— Ёпст! Докатились! — в сердцах воскликнул Герман Орлов и даже заскрипел зубами. — Плакала моя квартира в Питере!
— Не ссы, — сказал Олег Вепрев, — прорвёмся. Трофимова на власть поставим.
— Ага… — иронично согласился Герман Орлов, потому что свергать или разрушать легче, а вернуть на прежнее место всегда труднее.
Лейтенант Лёва Аргаткин ничего не сказал. Он был счастлив тем, что его впервые восприняли серьёзно.
— А что Кисловодск?
— Кисловодск молчит.
— Ёпст! — ещё более трагично произнёс Герман Орлов.
— Так, мужики, а теперь слушайте меня внимательно, — сказал Севостьянихин, открывая планшет с картой города. — Обмозгуем план в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, как бы сказал прокурор. — И его знаменитый нос заострился и стал похожим на стилет.
* * *
Срочно призвали Алексея Ногинского по кличке Ролик. Герман Орлов сделал уморительную физиономию. Игорь тоже настороженно потянул воздух. Олег Вепрев натянул маску безразличия. Что уж там Лёва Аргаткин подумал, никого не интересовало. Но от Ролика пахло порохом, а ещё дымом, гарью и тушёнкой, ну и потом, разумеется. Без пота на войне не обходится. Отмылся Ролик хлоркой и дегтярным мылом. Так хорошо отмылся, что если не знать, что он полдня просидел в отхожем месте, то и не догадаешься.
— Вот здесь есть проход по канализации, — показал Алексей Ногинский, сверкая железным зубом, как долотом.
Лёва Аргаткин сделал круглые глаза, хотел схохмить в том смысле, что Алексею Ногинскому теперь не привыкать лазать по отхожим местам, но вовремя прикусил язык не только потому, что можно было заработать на орехи от самого Ногинского, но и потому, что Олег Вепрев так посмотрел на него, что шутка завязла в горле. Уж подобный фокус ему точно не спустили бы, потому что в глазах и Севостьянихина, и Игоря Габелого, да и всех остальных Алексей Ногинский по кличке Ролик был героем, который не дал убить себя и спас своих людей. А уж каким способом — это солдатская смекалка, а она всегда хороша, если в живых остаёшься. На том стояли и стоять будем, мимолётно подумал Игорь и отвлёкся.
— Покажи точнее, — приказал Севостьянихин.
— Да на карте этой линии нет. Она начинается в подвале и выходит как раз под банком «Аваль» на улицу Мира.
Карта у Севостьянихина была хитрой. Он её сам дорисовывал ещё год назад в штабе бригады, как знал, что в Пятигорске воевать придётся. Вот теперь его смекалистость и пригодилась. Только почему-то именно эту линейку канализаций не нарисовал. И это его смущало. Но не верить Ролику было нельзя. Раз говорит, значит, так и есть.
— А дальше? — хитро спросил Севостьянихин, имея на лице самое серьёзное выражение и делая вид, что не замечает шумок, прокатившийся среди подчинённых.
— А дальше я не ходил, — признался Алексей Ногинский и покраснел.
Честным был Алексей Ногинский, и ему всегда казалось, что он не всё хорошее совершил в этой жизни.
Я бы так не смог, подумал Игорь: из полымя да в огонь, мне бы духу не хватило. Он поймал себя на мысли, что «оглядывается». До этого никогда не «оглядывался», а теперь «оглядывается» и стал вести себя осторожнее, потому что у него появилась Божена, и он, получается, за неё в ответе. Это, конечно, ещё не означало трусость, но надо было держать нос по ветру и осознанно не поддаваться всяким слабостям.
— А почему не доложил?
— Виноват, не успел, — ещё пуще покраснел Алексей Ногинский, и хотя ему было не привыкать к невзгодам судьбы, под пристальным взглядом майора Севостьянихина он окончательно стушевался.
Ясно было, что такого рода информация крайне важна, и извинить старшего прапорщика мог только его предыдущий подвиг. Бывает так, человек пережил смертельную опасность и всё ещё живёт в ней, думает о ней и поэтому заторможен. Такого человека можно простить, но не больше одного раза, потому что надо делать дело, а не переживать по всяким пустякам, пусть и смертельно опасным.
Ознакомительная версия.
