Я, товарищи, ещё не учитываю крупных земельных собственников, а среди них только одна треть дворяне, остальные представляют все сословия нашего государства. Как с ними-то быть? Ведь это те самые крупные хозяйства, что и кормят Россию, они механизированы, в них внедряется полный цикл рекультивации земель, они используют четырёхполье. У них замкнутый цикл производства, поля обрабатываются однокорпусными плугами Сакка и Либгарта, сев — сеялками тех же фирм. Хлеб убирается жнейками и сноповязалками разных марок, молотьба — паровою молотилкой с нефтяным двигателем. Также они используют систему искусственного орошения. Крупные землевладельцы применяют самые передовые технологии обработки земли, получая в два, а то и в три раза больший урожай, чем обычные крестьяне.
Поля обрабатываются навозом и томошлаком, при крупных частновладельческих хозяйствах есть конные заводы. Они разводят племенной скот и продают породистый молодняк крестьянам.
А что крестьяне? А у них основные орудия труда — сохи, косы и плуги. А для разрыхления до сих пор применяют обычные деревянные бороны.
— И что тогда получается? — осведомился у Шингарёва Керенский.
— Получается, что основной поток продуктов поставляют государству крупные хозяйства, как наиболее продуктивные в этом отношении. Но, тем не менее, основная масса крестьян желает покончить с частным владением на землю. Это рождает парадокс.
— Низы не хотят, верхи не могут! — отозвался на это Керенский.
— Можно и так сказать, но это будет изрядным упрощением. Однозначного решения этой проблемы нет. Если мы отнимем землю в принудительном порядке, то всё сейчас же рухнет.
— И что вы предлагаете? — не успокаивался Керенский, вступив в полемику с Шингарёвым.
— Созвать Учредительное собрание и пусть оно решает, что делать.
— Понятно, благодарю вас! — Керенский кивнул Чаянову. Тот сразу же среагировал.
— Да-да, Андрей Иванович, благодарю вас за столь всеобъемлющий доклад. Прошу вас садиться на своё место.
Керенскому очень хотелось почесать затылок в глубоком раздумье, и его рука для этого уже почти потянулась, когда он остановил её. В принципе, он и так знал, что и почему. Но Шингарёв весьма подробно и доходчиво изложил саму суть проблемы, чем только подтвердил его догадки.
— Тогда давайте выносить сей факт на общее обсуждение, — решил Керенский и приготовился слушать. Вверх поднялся лес рук и делегаты, чиновники от разных комитетов и министерств, начали свои выступления один за другим. Мнения, как это и положено, диаметрально разделились.
Кто-то ратовал за то, чтобы ни в коем случае не национализировать землю, кто-то, наоборот, утверждал, что это необходимо. А кто-то давал согласие и на половинчатые меры, что называется ни уму, ни сердцу, что было глупо в условиях революции. Общий смысл был ясен, проблема была весьма сложной и почти тупиковой. Что делать в таком случае и как поступить, Керенский не знал.
Из всех выслушанных прений он вынес одно весьма смутное решение, но лекарством оно не было, так, всего лишь отсрочка неизбежности принятия непопулярного решения или популярного для одних, а не для других. В это время Чаянов позвенел колокольчиком.
— Товарищи! Товарищи! Прошу вас прекратить дебаты, объявляю перерыв! После перерыва прошу выступить товарища Посникова. Перерыв полчаса. Все свободны!
Керенский вздохнул, побарабанил пальцами по столешнице, наблюдая, как выходят из зала другие. Нехотя встал вместе со всеми и ушёл в свой кабинет, выпить чаю и отдохнуть. По пути он завернул в туалет, немало обрадовавшись тому, что тот был чисто убран, а не загажен всем подряд, как это было в Таврическом дворце, ныне находящемся на ремонте.
Велимир быстро принёс чай, прервав свой разговор с Мишкой, который ошивался по всему зданию в качестве охраны Керенского. Сам же Керенский, уже не стесняясь, носил поверх полувоенного френча кобуру с пистолетом. Это был не маузер, который так любили комиссары, а девятимиллиметровый люгер Р-08. С ним министр чувствовал себя гораздо увереннее и защищённее.
Революция, батенька, это не прогулка с дамой по берегу синего моря, это кровь, грязь, ломка всего и вся. Керенский знал, что его никто не будет больше жалеть, и он сам не собирался никого жалеть, чтобы там о нём ни думали. C'est La Vie — такова жизнь…
Ещё лучше подходило другое французское изречение "A la guerre comme à la guerre", но тут, уж, кому как. И то, и другое было правильным.
Глава 20. Эпилог
"Когда я думаю о нем, у меня нет ни ненависти, ни злобы. У меня нет и жалости. Я равнодушен к нему. Но я хочу его смерти. Я знаю: его необходимо убить. Необходимо для террора и революции. Я верю, что сила ломит солому, не верю в слова. Если бы я мог, я бы убил всех начальников и правителей. Я не хочу быть рабом. Я не хочу, чтобы были рабы. Говорят, нельзя убивать. Говорят еще, что министра можно убить, а революционера нельзя. Говорят и наоборот. Я не знаю, почему нельзя убивать. И я не пойму никогда, почему убить во имя свободы хорошо, а во имя самодержавия дурно."
Б. Савинков
Чай был горячим и сладким, но вкусовые сосочки, как в той рекламе, никакой информации в голову не передавали. Мозгу было совсем не до того. Керенский думал, его череп, казалось, готов был треснуть, кровь прилила к голове, отчего его лицо покраснело, как от стыда.
Но стыда он не ощущал, а чувствовал, что решение проблемы где-то рядом, пусть спорное, но решение. Так ничего и не придумав, Керенский с силой отодвинул стакан из-под чая с жалобно звякнувшей в нём ложечкой. Встал и решительным шагом спустился на этаж ниже, где и располагался зал заседаний.
Здесь уже все собрались. Проследовав на своё место, Керенский уставился в обтянутую хорошим пиджаком спину очередного выступающего. Это был председатель Главного земельного комитета Посников.
— Александр Сергеевич, прошу вас начинать, — обратился к Постникову Чаянов.
— Господа! — привычно начал профессор, потом осёкся и продолжил заново.
— Товарищи! Я внимательнейшим образом выслушал предыдущего докладчика и во многом с ним согласен. Положение дел на самом деле таким и является, это уже стало очевидным. Но мы не должны отчаиваться, ведь перед нами поле невиданных возможностей! Поэтому мы должны объединить наши усилия в муках рождения нового республиканского строя, новой земельной политики, новых сельскохозяйственных достижений. Мы на пороге нового мира, товарищи!
Керенский только поморщился от этого пафоса, хотя и согласился в глубине души с Посниковым. Новый мир, это уж точно, без царя в голове и сердце. Да и без буржуев в будущем, правда ненадолго, лет на семьдесят, но всё же.
— Что касается предложений, то товарищ Шингарёв не осветил следующую проблему, а именно — отсутствие рабочих рук во многих крупных хозяйствах, ведь там использовался труд наёмных рабочих, многие из которых были призваны в действующую армию, и их землю сейчас некому обрабатывать. А уже идёт посевная, нам надо спешить.
— Что вы предлагаете, Александр Сергеевич? — спросил Чаянов.
— Предлагаю увеличить количество военнопленных, задействованных в крупных хозяйствах. Они там уже работают, но в недостаточном количестве. К тому же, многие из них умеют обращаться с сельскохозяйственной техникой и будут ценным приобретением для владельцев хозяйств. Как вы смотрите на это, господин военный министр?
— Положительно смотрю, — Керенский улыбнулся. — Подайте ваши предложения, и мы перенаправим всех пленных на сельхоз работы. Им же платят за работу?
— Да, в два раза меньше, чем наёмным работникам, но они могут питаться за счёт нанимателя и снимут нагрузку с государства по обеспечению их питанием.
— Согласен, — Керенский загорелся этой идеей. — Сегодня же я издам приказ о направлении из лагерей всех военнопленных на сельхоз работы, за исключением неблагонадёжных элементов, склонных к побегу. Мы прекратим вооружать чехословаков и формировать из них дивизии. Вместо этого отправим их работать на поля, а не воевать, так они принесут нам намного больше пользы и намного меньше проблем. По сравнению с немцами и венграми, у чехословаков будет свобода выбора наниматься к тому, кто предложит лучшие условия и оплату. Тем самым мы решим одну проблему из многих. Я так понял, мы должны обеспечить посевную для земель, которые сейчас пустуют из-за отсутствия рабочих рук?
