руководить процессом. Ей не нравится, когда что-то происходит не по протоколу, на что она не может повлиять. И Павел Петрович — главная головная боль, а Платон оказался не столь и виноватым. Екатерина знала, что Платон несколько оскорбил ее сына и осуждала, скорее, не за сам факт оскорбления наследника, а за то, что из-за несдержанности Зубова вывернулось наружу грязное белье главы императорского дома.
Императрица не всегда, но все же чаще, пребывала в неком выдуманном ею идеализированном мире, все чаще стараясь абстрагироваться от проблем.
— Ты, Платошка, — жестко говорила Екатерина, дергая своего фаворита за рыжеватую шевелюру. — Коли взялся решать участь внучки моей, Александры, так научись хотя бы в этом ладить с моим непутевым сыном. Или тебе, стервец, скандаль нужен? На помолвке будут не только шведы, но и англичане, австрийцы, может, и пруссаки. Я не желаю, чтобы в Европе шептались.
Вот и прислал Платон своего куратора Салтыкова, чтобы сгладить некоторые острые углы. Ну и Николай Иванович сам желал убедиться в том, что наследник не собирается чудить.
— Ваше императорское высочество, какая хорошая партия для вашей дочери! — Николай Иванович решил вернуть Павла Петровича в нужную тему.
— Партия хорошая, вот игроки в этой партии дрянные. Никита Панин уже сколько лет почил, а дело его живет. Все этот северный союз блюдете. А мир куда шире, чем Швеция с Данией. Да я не против Густова Адольфа иметь в зятья. Я противлюсь того, что как отец не участвую в устройстве дочери. Пусть зять приедет в Гатчину. Я ему здесь и парад покажу, поговорим, обсудим будущее, — сетовал наследник.
— Ваше императорское высочество, вы же понимаете, что требуете о неисполнимом, сжальтесь на до мной! Государыня просит вашего спокойствия, — и такие жалостливые глаза у Салтыкова.
Павел остановился, задумался, сделал пару резких шагов в направлении окна, вновь замер.
— Я вот думаю, граф, а в чем это вы существенно мне помогли? Вы же утверждаете то, что мой друг. А друзья должны помогать друг другу. Я вам помогаю. Благодаря тому, что вы, якобы, имеете на меня влияние, ваша роль при дворе резко из декорационной стала важной, — не глядя на собеседника, говорил Павел Петрович.
— Ваше высочество, но кто, если не я, вам приносит сведения и рассказывает о всех перипетиях при дворе? — начал оправдываться Салтыков, но Павел, все так же уставившись в окно, его перебил.
— Может, в расследовании смерти отца вы мне помогли? Или, когда я просил вас заступиться за Александра Борисовича Куракина? Вы как-то повлияли на то, что моего друга отправили в ссылку? — Павел резко, словно на плацу, развернулся лицом к Салтыкову. — Или вы мне помогли связаться с Софьей Степановной, передали ей мои письма? [Разумовская, в девичестве Ушакова, по указке Екатерины проверяла Павла Петровича на предмет мужских сил. После Павлу объявили о ее смерти, но он узнал, что жива].
Павел быстро пересек все помещение и посмотрел в другое окно, выходящее на крыльцо. Там он увидел там стоящим на ступеньках князя Алексея Борисовича Куракина.
— Вот, что мне приходится делать, Николай Иванович: если нет одного Куракина, то я заполняю душевную пустоту иным Куракиным. Я не задерживаю вас более, у меня сегодня необычайно насыщенный на встречи день. Подлецу Платону можете передать, что будущее моей дочери мне важнее многого и чинить препятствия в браке не стану. Но укоротить свой язык Платону Александровичу необходимо, иначе он лишится этой главной части своего тела, — сказал Павел Петрович и высоко поднял подбородок.
Салтыков поспешил откланяться. Конечно же, он далеко не все передаст Платону Александровичу, но главные слова прозвучали и чтобы ни судачили в обществе, Павел Петрович свое слово держит.
Выходя из Гатчинского дворца, Николай Иванович Салтыков, конечно же, решил поздороваться с князем Куракиным, так сказать, засвидетельствовать…
— Алексей Борисович, князь, а я-то думаю, куда вы пропали? С Гатчины всегда так мало новостей и общество и не знает, где порой можно встретить бывшего генерал-прокурора, — вставлял шпильку за шпилькой Салтыков.
Сколько здесь было намеков: и про побег князя от проблем, и про то, что теперь Куракин будет в некоторой не то, что в опале, но станет игнорироваться обществом, которое так или иначе, но концентрируется вокруг двора и том, что именно там происходит.
— А вы, Николай Иванович, все на два стула норовите присесть? Вполне устойчиво, если стулья расположены рядом, ну а будь они поодаль, так и промахнуться можно, — еще большей колкостью ответил Куракин.
Князь очень хотел быть вежливым и даже затеять дружескую беседу с Салтыковым, но тот сам выбрал манеру общения.
— Прошу простить меня, — Куракин обозначил поклон. — Но наследник российского престола ожидает.
— Ну да, наследник ждет… довольно долго, стоит признать, — граф Салтыков так же обозначил поклон и стал удаляться.
Куракин лишь подумал, что используй Салтыков подобную риторику рядом с Павлом Петровичем, в миг лишился бы права приезжать в Гатчину.
— Ваше Императорское Высочество, — Куракин приветствовал Павла Петровича поклоном.
— Хорошо, что зашли. Как там ваш брат поживает? Я слышал, что не унывает и строит свой Версаль? — Павел улыбнулся.
Князю, безусловно, не очень понравилось то, что разговор с наследником сразу же зашел о брате. Впрочем, утолить интерес Павла пришлось. Алексей Борисович чуть ли не процитировал последнее письмо от брата.
— Да, сильных людей ничто не сломит, — задумчиво сказал Павел Петрович после того, как князь расписал жизнь Александра Борисовича Куракина в поместье, получившем название «Надеждино».
— Не место красит человека, а человек
