— Никак признал?
— Точно!
Призывное ржанье, пристальный, почти человеческий взгляд. Серебристая морда тычется в плечо, горячий ветер шевелит гриву, доносит звуки боевых киносурийских флейт. На берегах Кальмея? Откуда?!
— Гляди, как льнет! А со мной зверь зверем!
— Юрыш, точно не твой?
— Хорош, чертяка!
Можно вновь не понять, отойти, отречься, продолжая морочить судьбу и совесть. Георгий положил руку на плечо взявшегося за стремя чернеца.
— Подожди меня, Предслав.
— Ты чего? — не понял Орелик.
— А того, — раздельно и радостно произнес Георгий, — что знаю я Годуэна де Сен-Варэя. Не зря его сюда черт занес и меня заодно. Мой он.
— А сдюжишь? — задал единственный вопрос Предслав. — Сам говоришь, зверь не простой.
— Не простой, — усмехнулся Георгий, — да я не проще. Князю скажите. Никеша, ты и скажи, ты все знаешь…
Руки действовали сами, расседлывая притихшего рыжего, снимая уздечку, готовя к бою взявшегося из ниоткуда красавца. Серый не упрямился, не мешал — ему самому не терпелось. Навязчиво и хрипло звала противника труба, толпились вокруг роски. Пришел даже Обольянинов. Они уже знали все: и о хане, и об Андронике, и об Исавре. Начав говорить, дебрянич не унимался, но голос друга и пожелания удачи доносились словно сквозь стену, и эта стена делалась все толще.
— Пора! — раздалось за левым плечом, и Георгий, резко обернувшись, поймал взгляд давешнего старика. — С тобой благословение нашей земли, гость. Иди.
— Не только вашей!
Достать из переметной сумы туго скрученный сверток, рвануть неподатливый шнурок, развернуть тяжелую ткань…
Он принял из рук матери шлем и щит. Вот и все. Обратной дороги больше нет. Киносуриец, взявший щит, возвращается лишь с победой. Или не возвращается вовсе.
— Да помогут тебе боги! — твердо произнесла мать. Такой он ее и запомнит. Сжатые губы, гордо вздернутый подбородок, жреческая диадема из сплетенных змей. — С ним или на нем.
На мгновенье показалось — царица хочет что-то добавить, но что можно объяснить за оставшиеся мгновенья на глазах множества свободнорожденных?
— Мы не отступим, — коротко произнес сын, — с нами мечи и копья, за нами — Элима.
Мать молча кивнула, колыхнулись длинные серьги, из высокой прически выбился тонкий завиток…
Леонид не мог видеть, как отец поднял жезл, но музыканты нестройно повернулись и, изо всех сил дуя в свои флейты, двинулись вперед. Следом, опираясь на увенчанный бронзовым шаром посох, двинулся Филон, единственный одетый в белое. За жрецом мерно шагало трое. Леонид видел седую гриву отца — у царя, как и у Аркосия, и у Снитафарна, не было копья, а шлем он снял и нес на согнутой руке. Отец был еще жив, были живы все. Смерть только начинала приближаться к ним. В Артеях она подберется вплотную.
Двое всадников спустились с пологого холма и направились к зачинщикам, но на полпути огромный простоволосый роск остановил коня, пропуская вперед товарища. Ямназай согласно кивнул головой и неспешно отъехал назад, выказывая готовность ждать своего боя. Он был доволен будущим противником. Герольд затрубил с новой силой, рыцарь шевельнулся в своем седле, разворачиваясь к обретенному наконец сопернику, но Георгию было не до Сен-Варэя. Вопреки всем приметам севастиец обернулся и увидел, как Предслав поднимает копье с надетым на него древним стягом. Яроокий вновь смотрел на изготовившиеся к битве полки и на последнего воина из рода Афтанов, бросившего вызов старому врагу и тому, что в древности называли роком.
3
В зерцальной роскской броне и роскском же шлеме Георгий мало походил на непутевого братца божественного Андроника, вопреки запрету выехавшего на ристалище Анассеополя шесть лет назад. Память «гробоискателя» следовало освежить, но севастиец решил выждать до лучших времен. Например, до схватки на мечах. Авзонянин мог позабыть лицо и голос, но, воин до мозга костей, он навсегда запомнил отнявший победу удар. Второй раз де Сен-Варэй вряд ли такой пропустит, но лучшего повода назвать свое имя не найти.
Теперь, когда все наконец решилось, Георгий был совершенно спокоен. Он верил в свою звезду и в нового коня, хотя менять перед боем испытанного друга на чужака по праву считалось безрассудством. Что ж, Георгий Афтан никогда не блистал благоразумием, впрочем, на этот раз глупостью было бы отвергнуть подарок судьбы. Конь-знамение, в глазах которого отражаются иные дороги, не может подвести. В отличие от всадника, и Георгий выбросил из головы все, кроме будущей схватки. Даже лесную скачку и старика. Даже Анассеополь.
Севастиец и авзонянин неторопливо съехались. Рыцарь качнул копьем, приветствуя противника, и отвернул вправо. Георгий ответил тем же. Всадники поскакали в противоположные стороны вдоль выстроившихся ратей, чтобы снова съехаться, теперь уже не для приветствий.
Пожалуй, хватит. Георгий одним прикосновением колена развернул новообретенного коня, а может, серый, предугадав желание всадника, повернулся сам.
— Ну, вперед! — одними губами по-элимски велел севастиец не столько жеребцу, сколько себе. Серый легко принял с места, в лицо знакомо ударил ветер, запел в ушах, донося пенье флейт и дальний волчий вой. Де Сен-Варэй уже гнал навстречу своего гиганта, знакомо трепетала бело-красная орденская попона, склонялось, метя в бедро, копье. Афтан усмехнулся — перед глазами встало другое поле и другой бой. В Анассеополе «гробоискатель» так же несся вперед, опустив копье, пока до сшибки не оставалось всего ничего. Тогда тяжелое древко поднималось, целя то в щит, то в голову. Что будет сейчас?
Бьющий в лицо ветер подсказал ответ: открытый шлем — немалый соблазн для обладателя рыцарского «ведра». Так и есть! Наконечник метнулся вверх, и серый конь послушно прянул в сторону, выводя хозяина из-под удара. Всадники разминулись. К вящей досаде «гробоискателя». Пролетая мимо де Сен-Варэя, Георгий кинул быстрый взгляд через плечо. Мелькнули притороченные к белому седлу сулицы — авзонянин не побрезговал варварским оружием, молодец! Что ж, придется поберечься!
Разворот, и вновь кони несут поединщиков навстречу бою. Роса не высохла, в утреннем воздухе еще нет пыли. Растущий бело-красный силуэт четок, как миниатюра в книгах Феофана. Обмотавшийся вокруг копья вымпел, черные прорези шлема, блеск железа… Долой хитрости — они ни к чему! Звон… Как он похож на зов набата! Плечи, руки и щиты выдерживают удар, а вот копья — нет.
Всадники гасят конский разбег, торопясь развернуться к противнику лицом. Мечи еще ждут, но для метательного оружия — самое время. Сулица у рыцаря, топорик у севастийца… Свист рассеченного воздуха, согласный взмах щитов. Де Сен-Варэй точным движением отбивает топорик, а его сулица отскакивает от ловко подставленного умбона. Равны! И здесь равны. На новый обмен бросками времени уже нет — слишком близко съехались. Вот и дошло до мечей. Скорее, чем думалось…
