к стене. Чем черт не шутит.
— Кто? — спросил я.
— Пахом, — ответили из-за двери.
Я посмотрел в глазок и, увидев знакомую шкафообразную фигуру и доброе лицо Штыря, отворил дверь. Уже через минуту я, оглушенный свалившимися на меня новостями, мял сигарету в пальцах и втягивал в себя дым. А ведь почти бросил. Да что за блядская жизнь! Да что за кореша, которые суют меня на ножи самых отчаянных отморозков из всех! Вот за что мне это? Но деньги… И я еще раз переспросил. Ну просто, на всякий случай.
— Сколько вы, говоришь, взяли⁈
— Десять мешков. Мы не считали. Килограммов триста бабла.
— Ой, бля! — схватился за голову я и побежал одеваться.
Штырь с братвой притащились прямо ко мне домой на Тверскую, напугав до смерти консьержку, которая, кстати, после истории с певицей меня прямо-таки боготворила. Как же, дал укорот самой! Оказывается «народная» тут затрахала своими капризами весь дом. То цветы ей в подъезде не такие, то на этаже пахнет табачным дымом… Словила звездочку и вперед доебываться до жильцов. А они тут все непростые. Например, я!
— Хлыст, братишка, давай соображай, что делать. Сам трубку не брал…
— Я не мог, — протер я глаза спросонья, — с Березой встречался.
Секретарь Абрамыча вызвонил меня прямо с утра, согласовал встречу в ресторане «Эрмитаж». И там еврейчик начал крутить-вертеть схемы. Они все сводились к одному. Наш «Дно-банк», о котором уже знал Березовский, должен был дать кредиты его предприятиям. В баксах и надолго. Лет на пять. На расширение Логоваза, на программу приватизации — Абрамыч собирался зайти в Сибнефть, Аэрофлот и прикрутить себе пару телеканалов из государственных. Меня манили не только большими процентами, но и долей. Дескать, покажи себя, помоги людям, а там перед тобой открываются самые широкие перспективы. Березовскому очень нравилось козырять даже не связями с Кремлем — это типа пройденный этап, а с американцами. И у посла на фуршете он вчера был, и лично Сорос ему сегодня звонил, обсуждал проекты. О да! Простой лобненский гопник, случайно поднявшийся на авизо и прочих схемах с Роялем, на это бы купился. Но не «новый» я. Отказывать сразу не стал — отговорился тем, что банк только приобрел, и он проблемный. А кредитный комитет я разогнал, и теперь заявки одобрять некому. И похоже, этим мягким отказом завоевал некую долю уважения Абрамыча. Мы договорились держать связь, после чего будущий олигарх отвалил на следующую встречу. Похоже, у него вечером был чес по лохам.
— Хлыст, ты чего заснул? — Пахом похлопал меня по плечу. — Давай, соображай уже, куда бабки девать будем. Пацаны внизу ждут.
— На Рублевку нельзя, — покачал я головой, — особист сказал, что за офисом следят какие-то тонированные тачки.
— Это шадринские! У нас же с ними все ровно было?
— Когда такие бабки на кону, все ровно не бывает. Знаешь, сколько будет приносить казино в центре Москвы на две тысячи квадратов?
Штырь матерно выругался.
— Тогда и на Ленинский проспект тоже не получится — эти баулы засекут!
— Повезем в Дон-банк, — решился я. — Там полежат до лучших времен.
— Охрана знает тебя?
— Нет. Но есть же телефон!
Я отзвонился Йосику и разбудил его, а тот набрал охране.
А Пахом-то у нас на новой машине, оказывается. И ведь не проставился еще, гад такой. Последний писк бандитской моды. Джип Гранд Чероки, черный, как египетская ночь. Такой темный, что вглядываться в него можно бесконечно, пока не увидишь бездну. Самая пацанская тачка из всех и уже даже получила кличку — Широкий. Пропуск в мир авторитетной братвы. Машина, которая работала как паспорт в нищей стране. Никому и ничего не нужно было объяснять. Все и так понимали, кто ты по жизни и откуда у тебя деньги. Я укоризненно посмотрел на Пахома, а тот состроил извиняющуюся морду. Не успел, мол, но обязательно. И багажник, и салон были забиты мешками с баблом, взятым в Подольске. И я всю дорогу до банка судорожно размышлял, чем же для нас все это закончится. Могло закончиться очень и очень хреново.
— Серый, — нарушил, наконец, молчание Штырь. — Я, конечно, понимаю, что в большой замес влез. Но у меня другого выхода не было.
— Да, Пахом, — поморщился я. — Можем хлебнуть дерьма полной ложкой, если хоть одна ниточка к нам потянется. Эти люди разбираться не станут.
— Ну, значит, постреляем, — равнодушно пожал Штырь могучими плечами. — Пошли они на хуй, черти бородатые. Это наш город. Пусть в горах друг у друга баранов угоняют.
— Ладно, — махнул я рукой. — Что сделано, то сделано. Теперь спрятаться надо с баблом этим.
— А пацаны? — непонимающе посмотрел на меня Штырь. — Они головы под пули за так подставляли?
— Денег не дам! — отрезал я, но услышав мрачное сопение товарища, добавил. — Хаты им купим. Двушки. В Москве.
— Толяну — хату и тачку, — сказал Штырь. — Это просто Рэмбо какой-то. Комару на лету яйца отстрелит. Призер Союза по стрельбе из пистолета.
Спустя полчаса мы уже сгружали авизошное бабло в банк, провожаемые квадратными глазами охраны. Они явно не были идиотами, и торчащие острые углы идентифицировали сразу же. Ни в одну ячейку десять мешков налички вместиться не могло. Потому-то мы бросили их прямо в угол кабинета председателя правления, а сами сели за длинный полированный стол и налили по стопарику семилетнего Двина. И тут Штырь начал ворчать.
— Зачем ты, Серый, вообще роняешь свой авторитет и встречаешься с еврейскими барыгами? Западло это.
— О, Абрамыч не барыга! — возразил я. — Это птица высокого полета. Далеко пойдет, а точнее, полетит. Поверь мне. Будет назначать министров, премьеров, а может и президентов. Очень хитрожопый дядя.
— Наебет он нас, — зло засопел Штырь. — Жопой чую. Я за него уже слышал. Конченый он по жизни.
— Так я это понимаю, не дурнее тебя. Но лучше держать его в друзьях, чем во врагах.
— Слушай, Серый, — внимательно посмотрел на меня Штырь. — Я, конечно, парень простой, но такие темы секу четко. Другом ты ему никогда не станешь. Сожрет и выплюнет.
— Значит, нам понадобятся очень холодные руки, — с самым серьезным лицом сказал я.
— Зачем? — недоуменно посмотрел на меня Штырь.
—
