Ласковые, но в то же время властные руки повернули меня лицом вверх. Мокрая тряпка прошлась по щекам и губам, даря ощущение чистоты и прохлады.
– Спасибо, Серега!
– Да лежи уж, герой, – буркнул Док, вытирая мне вымазанную шею. – Ты, Тошка, что, думаешь, абонемент у меня купил?
– Ага, еще в Москве. Сам же предлагал приезжать и зубы на профилактику сдать…
– Тоша, раз уж тебя заткнуть даже пулей в лоб не получилось, то послушай старого еврея и нарисуй себе мишень на груди, а то так благостно было – лежал такой спокойный, молчаливый, а только глазки продрал – и сразу словесный понос. Помолчи, как врач прошу! – Несмотря на строгий тон, Серега улыбался.
– Тоже мне еврей нашелся. Товарищ, товарищ, болять мои раны… Болять мои раны вглыбоке… – тихонечко промычал я в ответ пару строчек из песни.
– Ну, в «боке» у тебя ничего нету, как, впрочем, и нарывов с нагноениями… – не поддержал шутку наш медик. – На вот, попей. – Губ моих коснулось горлышко фляжки.
«М-м, вкуснотища!» – кисло-сладкий настой со вкусом земляники показался мне напитком богов!
– Ну как? – поинтересовался Сергей, когда я напился.
– Ничего лучше в жизни не пил! – честно признался я. – А мы вообще где? – Удовлетворив самые насущные потребности организма, я ощутил острый приступ информационного голода.
– На полпути из Бобруйска в Могилев. Или наоборот – сейчас точно и не скажешь. Стоим ведь. Прикинь – в пробку попали! До ветра не хочешь?
Я попробовал мысленно представить, куда это мы забрались, но не смог – помешала вернувшаяся ноющая боль в затылке, а потому ответил на более простой и доступный контуженому организму вопрос:
– Не сейчас, Серый. Если захочу, позже сам схожу.
– Но-но, быстрый ты наш, – немедленно осадил меня друг. – Тут немцы кругом. Все вместе, так сказать, ночуем. Вповалку. Так что гадить теперь будешь только под моим чутким руководством! – Несмотря на грубоватый тон, в голосе Дока я ощутил искреннюю заботу о моей драгоценной персоне.
– Серег, только честно – сильно меня нахлобучило?
– Раз сразу не пристрелили из жалости – значит, не сильно! – отрезал Кураев. – Если тебя это успокоит, то спасла тебя твоя неимоверно толстая лобная кость, по моим ощущениям, простирающаяся вплоть до затылка. А может, это звезды так расположились, и ты очень удачно упал, но пуля прошла по касательной, содрав кожу и вырубив тебя. Ключице повезло меньше – теперь месяцок одноруким походишь, пока не зарастет. А сейчас спи давай! И тебе полезно, и мне спокойно…
Я совсем было собрался последовать рекомендациям лечащего врача, как еще одна деталь привлекла мое внимание:
– Серый, а что это я в немецком? – Я оттянул лацкан серого кителя.
– А в каком ты должен быть? – не понял сначала Док.
– Я ж во «флеке» был.
– А, ты об этом! Скажи своей любимой курточке «пока»! Она нынче только в качестве «доширака» для вампиров хороша!
– А… – Закончить, а вернее, даже начать, врач мне не дал:
– Вещи все твои у меня, так что не боись.
Откинувшись на какой-то мягкий тючок, служивший мне подушкой, я несколько секунд переваривал информацию.
– Серег, а «браунинг» мой где?
– Что, снова повоевать захотелось, калечный? – участливо-ироничным тоном поинтересовался Док. – У меня твой пекаль, у меня.
– Дай сюда! – потребовал я.
– А на фига козе баян?
– Не понимаешь?
– Ух, какие мы грозные! – усмехнулся Кураев. – Таким взглядом, как у тебя, Тоха, тяжелые бомбардировщики сбивать на лету можно! Зачем тебе сейчас оружие?
– А то ты не понимаешь?
– Ну, объясни мне, скудоумному, зачем тебе ствол, когда мы все рядом?
– Серый, ствол мне за тем, что никто из нас не имеет права в плен попадать, вот зачем! А «эйчпи» ты мне сейчас взведешь и, на предохранитель поставив, отдашь. А то с одной рукой я даже патрон толком дослать не смогу!
Не знаю, то ли моя горячность была тому причиной, а может, Сережа просто прислушался к моим доводам и счел их логичными, но после небольшой паузы он отошел от меня, перегнулся через перегородку, отделявшую наш отсек от передних сидений, и вернулся назад уже с пистолетом.
– На! – Звонко лязгнул затвор. – Только ты так с ним под подушкой и будешь спать?
– А кобуру ты что же не захватил? – Я поставил «браунинг» на предохранитель.
Чертыхнувшись, док снова полез на переднее сиденье.
* * *
Кировский район Могилевской области БССР. 17 августа 1941 года. 4:30
Денис Кудряшов считал, что ему невероятно повезло. Ну еще бы, в отличие от десятков своих сослуживцев-одногодков, он не пропал безвестно во время отступления, не метался панически, бросаемый не знающими обстановки командирами на затыкание очередного вражеского прорыва, а вел полную захватывающих приключений жизнь партизана-диверсанта. Сам Денис, несмотря на позывной Дед, так, скорее всего, свои бы ощущения не описал – молод еще, не привык к точным формулировкам. А вот командир снайперской группы оценивал настроение своего подчиненного именно так. И именно поэтому Люк, как мог, старался воспитывать «молодого» и не считал себя вправе спускать ему даже мельчайшие нарушения и небрежение службой. Сейчас, к примеру, Саша пропесочивал Деда за излишний энтузиазм:
– Ну какого ты на дерево полез, я тебя спрашиваю?
– Товарищ лейтенант, там обзор лучше и сектор для «работы» больше, – чуть слышно, поскольку воспитательная беседа велась шепотом, оправдывался Кудряшов.
– Сектор – это, блин, хорошо, но перед тем, как на дерево лезть, хоть бы на компас посмотрел, если твой диагноз – топографический кретинизм. Это дерево почти на опушке, и, как только солнце встанет, ты будешь главным актером в театре теней! Это ты понимаешь?
– Понимаю, тащ лейтенант, – мямлил Кудряшов, попутно пытаясь прикинуть, слышит ли, как идет «воспитательный процесс», еще один член их тройки – сержант Юрин. Однако, даже если последний и был где-то рядом, разглядеть его Дэну, как называли его все «старики» группы, не удавалось, так что, смирившись, он решил сосредоточиться на том, что ему втолковывал непосредственный начальник:
– …от тебя сейчас не эпическое геройство нужно, а занудная работа. Понял? Ты думаешь, почему ни командир, ни я, ни Сергеич никогда не говорим «победить», «убить», «уничтожить», а?
– Товарищ Окунев тоже не говорит.
– Верно, и он – тоже! А почему, ответить можешь?
– Ну…
– Ладно, кучер ты наш, – махнул рукой на «воспитанника» Люк. – Объясняю. Слова эти обычные мы используем для убирания этого самого «героизьму». Все эти «ура!», «вперед!» и «даешь!» хорошо воодушевляют, но если ты своей профессией выбрал войну, они – не для тебя. То, что мы делаем, обычному человеку вредно, понимаешь?! И если ты эмоции в дело уничтожения себе подобных включаешь, так и с катушек съехать можно. Потому можешь считать жаргон наш в том числе еще и средством психологической самозащиты. Опять же – закрепление процедуры: мне один знакомый летчик-штурман рассказывал, что он, даже когда по улице идет, к местным ориентирам «привязывается», причем не к крупным, вроде приметных зданий, а к тем, что под ногами: решеткам и люкам канализационным, камням на мостовой. Представляешь, какой силы у него привычка?! Так и у нас – на пикник, бывало, приедешь, а в голове уже работа вовсю идет – на автомате прикидываешь, в какую сторону, если что, ноги делать да за какую корягу прятаться, если вдруг огнем накроют. Но ты не бойся, это потом пройдет – мозг без твоего участия всю работу делать будет, тебя от основной задачи не отвлекая. Так что учись, студент, пока я жив! И в этот раз учти, «клиент» у нас один будет, а основная задача – его не проморгать! Все, на место давай!
