Ну и, наконец, дорога. Когда Дружинин слышал о том, что она там плохая, он представлял себе узкую кривую колею. Разметки на таком хайвее нет, указатели тоже не слишком часто встречаются. Иногда попадаются упавшие деревья, но в целом ничего страшного, проехать можно.
На деле же все оказалось совсем не так. Дороги попросту не было! То есть возле очередной деревни, пока еще шли поля, таковая имелась. Но потом она начисто исчезала. Ехать надо было по прогалинам между деревьев или, куда чаще, по замерзшему Керженцу.
По реке сани ехали быстро. Но в лесу дорогу то и дело преграждали завалы из упавших деревьев. Иногда сквозь них удавалось прорубиться. В другой раз преграда была слишком велика. Тогда ямщикам приходилось поворачивать, возвращаться и искать объезд по берегу.
Правда, в этой первобытной дикости керженских лесов были и свои положительные стороны. К примеру, та же дичь, нисколько не боявшаяся человека. Путешественники охотились каждый день. Между Дружининым и Резановым даже возникло негласное соревнование – кто за день настреляет больше зверья и птицы. Добычей служили чаще всего рябчики или зайцы, но иногда охотникам удавалось убить тетерева.
На пятый день путникам стали встречаться староверческие деревни и скиты. Дружинин сразу увидел разницу между приверженцами древней, исконной веры и обычными православными. Здешние поселения оказались устроены лучше, избы в них были просторнее, удобнее, чище. Здесь нельзя было встретить пьяного, никто не лежал на печи, не слонялся без дела.
Внешний вид старообрядцев, одетых во все черное, особенно женщин в глухих платках, вначале пугал Дружинина. Но он быстро к нему привык.
В скитах, расположенных не так далеко от Нижнего, где бывали приезжие чиновники, для них, как правило, выделялась отдельная изба, нечто вроде постоялого двора. Дружинин останавливался в такой избе, призывал к себе старост, духовных наставников и прочих уважаемых людей и расспрашивал их о житье-бытье.
Они глядели на него настороженно, на вопросы отвечали неохотно, сами ни о чем приезжего человека не спрашивали и не просили. На большие подати, наложенные на них императором Петром Алексеевичем – двойные по сравнению с обычными, – особо не жаловались. Просили лишь об одном – оставить их в покое, не трогать обычаев и духовных книг.
Потом Дружинин пытался навести собеседников на разговор о покойном императоре. Они делали вид, что не понимают его вопросов, и упорно отмалчивались.
На девятый день пути, изведя половину запаса пороха и пуль, съев большую часть припасов, взятых в дорогу, путешественники прибыли в первый пункт, выбранный Дружининым, – Оленевский скит. По сути своей это было крупное поселение приверженцев старого обряда. Здесь стояли четырнадцать самостоятельных обителей, пять часовен.
Тут не было того постоялого двора для приезжих, какие путешественники видели раньше. По этой причине сразу на ночь остановиться им не удалось. Пришлось ждать, пока старейшины скита посовещаются и примут решение относительно нежданных гостей.
Оно совсем не обрадовало самозваного майора Преображенского полка и его спутников. Старейшины отвели им пустовавшую избу, обитатели которой умерли. Она была, естественно, не топлена, не убрана. Приезжим пришлось на ночь глядя самим заготавливать дрова, топить печь, наводить какой-то порядок. Поэтому беседу с местными жителями Дружинину пришлось отложить на другой день. Но он твердо заявил, что такая беседа должна состояться. Пусть старейшины готовятся к встрече с ним.
На следующий день, едва путешественники окончили завтрак, в избу вошел один из местных жителей и заявил, что духовные наставники староверов собрались и готовы беседовать с гостем.
Дружинин оделся и отправился вслед за провожатым. По дороге он с любопытством осматривал староверческую деревню, которую не успел хорошенько увидеть вчера вечером. Ему бросилось в глаза, что все избы высокие и очень большие. Под одной крышей объединялось фактически несколько жилищ.
А когда он вошел в дом, где его ждали, то обратил внимание, как много здесь помещений – каморок, сеней, переходов, подклетей. В них легко можно было спрятаться в случае облавы и уйти через запасной выход. В обычных крестьянских домах ничего такого, конечно, не имелось.
В горнице, куда его привели, на лавках вдоль стен сидели шестеро мужиков и две женщины – одна пожилая, лет семидесяти, другая гораздо моложе. Все мужики с первого взгляда показались Дружинину на одно лицо. Но прошло несколько минут после начала разговора, и он понял, какие же они разные. Здесь было представлено несколько поколений населения скита. Самому молодому было, видимо, около сорока, а пожилой – худой старик с совершенно седой, какой-то серебряной бородой и такими же волосами – перешагнул, кажется, за восемьдесят.
Дружинин думал, что именно этот патриарх, самый старший, и будет вести беседу, однако первым заговорил не он, а другой. Это был кряжистый высокий человек лет шестидесяти, одетый в рясу. Его волосы еще только тронула седина. Внешне он напомнил Дружинину Льва Толстого.
– Сказывали, что ты, ваше благородие, от самой императрицы прибыл, чтобы жизнь нашу изучить, – произнес этот мужик низким густым голосом. – Коли так, сказывай, какие у тебя вопросы есть. Может, мы и сможем тебе ответить. Только сперва скажи свое имя и звание, чтобы мы знали, с кем говорим.
Дружинин представился и, в свою очередь, попросил назваться своих собеседников.
Мужик, начавший беседу, кивнул и произнес:
– Мое имя – иеромонах Паисий, я службы веду. Старший среди нас – монах Феодор, другие – Арсений, Тихон, Ферапонт и Агафон. Вот сидят инокиня Клавдия и мать Прасковья. Теперь ты всех нас знаешь. Задавай свои вопросы.
– Матушка императрица послала меня сюда с тем, чтобы узнать жизнь и нужды приверженцев старой веры, – начал Дружинин. – Поелику вы также есть ее подданные, государыня желает знать, каково ваше положение. Она имеет твердое намерение прекратить всякие гонения на людей старого обряда, ежели будут они платить подать, установленную ее царственным покойным супругом, императором Петром Алексеевичем. Вот и расскажите мне, в чем имеете нужду и готовы ли исполнять законы, издаваемые императрицей.
Выдав такую речь, Дружинин был уверен в том, что его собеседники первым делом выскажут императрице Екатерине благодарность за желание прекратить гонения и вообще у него установятся с ними самые доверительные отношения. Однако вышло по-другому.
Местные жители переглянулись, и Паисий своим густым голосом произнес:
