К моему большому сожалению, из всех моих подопечных он был первым кандидатом в загробный мир. Рана его представляла собой жуткое зрелище, а от былого Гит’евека осталась, дай бог, только половина — бледная, измученная постоянной болью, которую он старательно скрывает, и слабостью, которую он тоже не желает признавать, не принимая чужой помощи.
Я уже прибег к последнему средству — червям. Благо еще после битвы догадался выставить несколько кусков верблюжатинки на солнышко, в которые мухи и отложили свои личинки. Теперь я пересадил появившееся мушиное потомство Гит’евеку, тому парню с раздробленной ногой, которого я штопал первым, и еще одному — с пробитым насквозь плечом и переломанной ключицей. Кажется, в ране остались осколки кости и теперь создают проблемы. Не дай бог, придется снова разрезать и копаться в ране. Боюсь, этого не выдержу ни я, ни пациент.
Зато Бали’гхо — вояка, которому я пришивал скальп, — выздоравливает на удивление легко и уже начал прогуливать перевязки и корчить из себя здорового (пришлось даже Лга’нхи пожаловаться). Кажется, я был прав, утверждая, что голова для местных — это орган второстепенный и кое-кто из них вполне себе сможет жить даже без нее.
А в общем-то, я боялся, что будет хуже. Но, видно, у местных все-таки удивительно сильный иммунитет и здоровье, благодаря тому что слабаки обычно умирают еще во младенчестве. Так что остальные мои пациенты по большей части идут на поправку. Тишка, даже несмотря на прямой мой запрет, уже через пару дней вовсю орудовала котелками и хваталась за весло. Большинство помятых в схватках с верблюдом баб вообще изображают абсолютно здоровых, дабы унылый вид и отсутствие каши не дали повода мужику засматриваться на посторонних баб.
А вот с подружкой Лга’нхи, боюсь, будут проблемы — рана хоть и заживает очень хорошо, но рука потеряла подвижность. По местным меркам, это повод для развода и смены спутницы (спутника) жизни. Кому нужен супруг, не способный выполнять свой супружеский долг? В смысле, защищать семью и добывать харчи или готовить пищу и обихаживать мужа. В наших чудесных степях подобный супруг сам уходил из племени, не обременяя других заботами о себе. А вот как быть с ирокезами? Что-то мне подсказывает, что, даже если все раненые выздоровят, как минимум трое из них вполне могут остаться калеками. И как в таких случаях поступать мне?
С одной стороны, я пытаюсь заложить в своих подопечных какие-то основы гуманизма. А с другой — калеки — это реальная обуза для племени, мы просто не потянем заботу о них. Ну об этих троих, допустим, еще и сможем позаботиться. Только ведь это была не последняя наша битва, а значит, и потери тоже будут не последние. Короче — проблема! Если в ближайшее время не придумаю, как сделать так, чтобы и они приносили нам пользу, придется изгонять, вернее, не мешать уходить самим. Тоска!
Ну ладно, надо ложиться спать, а то ведь завтра опять целый день грести. Завтра надо успеть дойти до обещанного Кор’теком островка. Потому как церемонию вхождения в племя втихаря провести не получится. Нужен большой костер, громкие камлания и пир. А это лучше делать на изолированном от всех острове.
Да, все было чудесно. И угощение было на славу. И все мои задумки прошли на «ура». А Витек вообще был на высоте и буквально потряс всех. Более того, как показали последующие события, просто совершил некий переворот в мозгах соплеменников.
Но лично меня потрясла Осакат! Все-таки женщина остается женщиной в любых условиях. А главное, когда успела?! Я не знал, то ли ржать, катаясь по пляжу, то ли повысить ее в звании до обер-ученицы шамана.
Надо устраивать такие вечеринки почаще! Прошло восемь дней после битвы у Рогатой скалы, семь дней сумасшедшей гребли, ночей без костров, когда спишь вполглаза, и даже во сне в каждую секунду готов сорваться и бежать. Даже для дубовой психики местных это были немалые напряги.
Вообще, мои давние представления, что жизнь первобытного человека — это сплошь приключения и испытания, были сильно подпорчены книжной романтикой. Обычно это такая же занудная жизнь, как и Там, у какого-нибудь московского клерка или работяги. И даже постоянно висящая над тобой дамокловым мечом тень смерти воспринимается как скучная обыденность.
Дни мало чем отличаются один от другого. Перегон стада, охота или выход в море на утлой лодчонке становятся не приключением, а обычной работой, вроде штамповки одной и той же детали или заполнения сотен одинаковых документов изо дня в день. Воинские набеги тоже случаются гораздо реже, чем разговоры о них, как поездка на рыбалку в моем мире или походы в дорогущий ресторан. А развлечение, типа попеть былины у костра, надоедает похлеще телевизора и сериалов. В общем и целом жизнь тут размеренна и нетороплива. У москвича и то иной раз больше стрессов случается за день, пока он доедет до работы, пихаясь локтями в метро и уворачиваясь от машин на «зебрах».
Мы, ирокезы, в этом отношении, конечно, сильно отличались от остальных.
Вот только не надо думать, что это было предметом радости для всего племени. Когда только и делаешь, что убегаешь по минному полю от урагана, а тебя преследует, испуская лучи смерти и грозя анальным зондом, какое-то загадочное НЛО, вот тут вот ты, как никогда в жизни, начинаешь ценить занудную скуку и обыденность серых будней. Так и наши сейчас — многое бы отдали за скучную и унылую первобытную жизнь без лихих приключений и героических поступков.
Но вот праздники, типа этого, думаю, все готовы были оставить, взяв их с собой в серые будни. Во-первых, жратва. Нет, мы и так не голодали. Более того, поскольку после битвы осталось немало трупов казненных верблюдов, наши три дня набивали мясом пузеи до барабанной упругости. Тут как-то не верили в диеты и размеренное питание. Коли есть жратва — жри, пока харч в кадык не упрется, потому как неизвестно, что будет завтра!
Мне едва удалось уговорить не закармливать до полусмерти тяжелораненых, ограничивая их диету наваристым бульончиком и лепешками. Пришлось долго уверять безоговорочно верящих мне доброжелателей, что обжорство отнюдь не будет способствовать скорейшему выздоровлению их родных и друзей и даже (парадокс) может помешать.
Следующие дни мы, конечно, держались больше на кашах и сухой рыбе и мясе. И даже одну ночку пришлось поголодать. Но и голодание для местных было так же привычно, как и обжорство, — никто не роптал.
Но дело-то не в том, что ты ешь, а как ты ешь! Одно дело — наспех сгрызать кусок мяса и выскрести миску каши, толком не выпуская из рук весла или оружия. И совсем другое — неспешно и со вкусом потреблять то, что женщины готовили полдня. А еще если все это протекает под хорошую беседу и шоу-программу!!!
На острове, на который мы прибыли для гулянки, как по заказу, расположилась колония местных тюленей. И хотя они и почитались у прибрежников как прародители, это отнюдь не мешало им есть «пращуров» с большим уважением и аппетитом. Наши разведчики, прибывшие к острову первыми, без проблем умудрились завалить штук пять этих абсолютно непуганых зверушек, весящих, наверное, каждая под сотню килограммов. Да плюс та же каша, собранные на берегу травки, корешки, какие-то плоды, водоросли, рыба, крабы. В общем, стол был весьма обилен и разнообразен, вполне соответствуя понятию «праздничный»!
Прибыли мы на остров поздно вечером. Переночевали и начали готовиться к празднику. Пока мужи искали жратву, бабы готовили, мы, шаманы, камлали.
Я увел своих учеников на дальний уголок острова и начал посвящать их в предстоящие процедуры, разучивать церемонии и тексты, а когда ученики окончательно меня задолбали своими вопросами и бестолковостью, прогнал их заниматься ранеными, а сам остался всерьез поговорить с Духами. (Им ведь тоже скучно без политинформации и бесед со мной.)
Побил в бубен, провыл несколько песен, но в меру, потому как ночка предстояла непростая и надо было беречь голос. Потом чуток просто полежал на земле, разглядывая плывущие по небу облака и о чем-то мечтая.
И пусть любой, кто сейчас наблюдает за мной со стороны, только посмеет сказать, что я тут бездельничаю и дурака валяю, а не с Духами говорю! Может, у меня метода такая! Сам не заметил, как заснул.
Ну а примерно с полудня начался банкет. Сначала речь толканул Лга’нхи. Хорошо сказал, по делу. Мол, все мы тут были когда-то чужаками, а теперь родня. И это хорошо! А чем больше родни, тем лучше! Потому что родня это хорошо! Вот так вот, просто и доходчиво. А под конец еще упомянул, что все, мол, мы были сиротами, потерянными во мраке ночи (это я ему образ подкинул), а теперь обрели семью, и это великое чудо есть!
Услышав такое, многие даже вроде как всплакнули от умиления, а бабы так просто и завыли в голос, настолько их потряс образ потерянного во мраке ночи малютки.
