— Нет. Корабли выгодны и нам, и вам — и это не вопрос. Тут наше министерство с вашим сами договорятся.
— Конечно. Вы ведь помните — мы с вами как раз о кораблях речь вели, когда впервые познакомились. Сделка, если она состоится, будет выгодна и Франции, и СССР. Тогда что предмет торга?
— Четыре-пять островов в очень долгосрочную аренду с правом выкупа.
— Интересно! Вы про Французскую Полинезию?
— А что, можно и там?
— Месье Тишкофф, может, хватит? Мы серьёзные люди, — нос, на ихний национальный топорик-франциску похожий, подёргал.
— Хорошо. Пусть первый ход будет за нами. Это ваши острова Спратли.
Де Голль опять схватился за шевелюру — а её нет. Потом за нос — но и его бросил, потом встал и прошёлся по кабинету. Переводчик, видимо, решивший, что президент разозлился и уходит, погнал следом. Генерал развернулся — и они встретились. Мелкий переводчик воткнулся в грузного генерала и отскочил. Генерал, хоть и грузный, стал падать — на счастье, Филипповна была в кабинете. Она неплохо знала французский, откуда — пусть КГБ хранит тайну. Тамара Филипповна Непейвода подхватила стремящегося упасть женераля и, встряхнув, поставила по стойке «смирно».
— Умеете вы удивлять, Пьер.
— Согласитесь — Китаю сейчас не до них, Вьетнаму тем более. Он сдохнет со дня на день. А филиппинцев Франция и СССР вместе построят — хотя вам это и самим по плечу, но для придания акции международного масштаба мы ввяжемся.
— И там — огромное количество нефти и газа?
— Уи.
— Прекрасная Франция найдёт, чем вас отблагодарить, месье Тишкофф.
— Островами.
Глава 27
Событие сорок второе
Трое евреев собираются эмигрировать во Францию и думают, какие им там взять имена.
— Вот я был Лейба, а буду Луи, — говорит один.
— А я был Гирш, а стану Гюи, — говорит второй.
— А я, пожалуй, во Францию не поеду, — говорит Хаим.
Задребезжала «вертушка» слоновой кости. Пётр с опаской, как кусачую гадину, взял трубку. Уж больно мало приятного из неё последнее время удаётся услышать — всё больше разные гадости. Собеседник оказался неожиданный: генерал Кац.
— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!
— Арон Давидович! Что ж вы так официально? Да ещё и по званию. Знаете же, что я ни дня погоны не носил. Юмор одесский на вооружение взяли, или уколоть хотите?
— Да я ни словом…
— И я ни словом. Забыли. Пётр Миронович я, и будет. Вы мне лучше скажите, как дела у вас? Беспокоюсь я. Вы ведь на переднем краю.
— Понял, принял, Пётр Миронович! Уж простите старого дурака, сколько лет в армии — привычка. Раз уж докладывать, то… без задней мысли я. А у нас — ничего! Спокойно.
— «Докладывать»? Я ведь вам, Арон Давидович, не командир — как это мне, и докладывать?
— Как же не командир?! Вы — член Политбюро!
— Какую-то напряжённость слышу я в ваших словах, товарищ Первый Секретарь. Давайте уже «докладывайте», что у вас этакого стряслось, и чем я могу помочь Еврейской Автономной Республике.
— Да я… как бы и…
— Так, Арон Давидович. Что-то напугали мы с вами друг друга, не клеится разговор. Давайте попробуем сначала начать. Как у вас дела? «Соседи» не докучают?
— Нет! Все части, конечно, в ружьё стоят, но на границе тишина. Но, знаете, бережёного, его таки… в общем, добровольные военные сборы тут у нас. Каждый день два часа по вечерам. К нам из Израиля пока всего пара десятков человек перебралась, но они к такому напряжению привычные — сразу сами в военкоматы заявились, потребовали начать обучение, подготовку. Мы с Яковом Григорьевичем услышали — думаем, вэй змир! Что устроить хотят! Вспомнишь тут политинформацию — израильская военщина, чего там ещё говорят… мы-то к такому не привыкли. Или — отвыкли… не сорок же первый год, чтоб толпы добровольцев на площадях. Фу, фу, ди цунг зол мир опфалн, не дай Всевышний! А потом котелками поварили — ведь идея недурна. У них там, знаете же, нельзя иначе — в любую минуту может завертеться, вот и стараются люди, кто поответственней, держать себя в форме, в тонусе. Мало ли что!
— И правда. Вот, сразу польза. А кто ж занимается?
— О, Пётр Миронович, кому заниматься — у нас фоле жлукте! Хоть отбавляй. Сами же и эти ребята, кто из Израиля приехал — фронтовики, а теперь к нам военные пенсионеры со всего Союза съезжаться стали. Одних генералов — не сосчитать! Сквирский, Дашевский, Прусс, Пласкин, оба Кацнельсона… не поверите, адмирал даже свой есть, Беляев Илья Иосифович! Речников гоняет. Да и прочие, кто званием пониже, не отстают. У нас ведь знаете, кого заведовать горбольницей прислали? Сам Деген, Ион Лазаревич! Мы-то, генералы, командовать привыкли — а он на самой сковородке посидел, горел, ломался, ног едва не лишился. Не один десяток панцерманов на тот свет собственными руками отправил, да и гроз зол аф ир ваксн! Так он, хоть и бывший танкист, а не военврач, так уже успел своих натаскать — в два часа разворачивают полевой госпиталь…
— Воинственный вы народ! И что ж раньше-то никто не додумался — евреев дальние границы оборонять посылать? Прямо казаки… — Пётр осёкся было, решив, что сказал бестактность, но тут из трубки послышался истерический, клекочущий хохот.
— Арон Давидович?..
— Ох… Уморили! Да неужели вам кто рассказал?! Поверить не могу!
— Да о чём?!
— Как вы сказали — казаки? Да ведь вот неделю назад у нас концерт в клубе готовили, там заведующий — такой Алик Фарбер, одессит… мы с Григорьичем ходили прогон слушать, потом, как водится, по рюмочке под форшмак — из кеты, по местной моде. Так Алик за рояль сел и песню нам спел — про еврейское казачество! Ох и смешная песня! Но очень уж еврейская — не пойму, откуда вы… Он вообще говорил — сам сочинил.
— Погодите, это там, где «мы защищали нашего раввина — он бойко нам патроны продавал»?
Снова взрыв восторга на том конце провода.
— Нет… такого там не было! «Патроны продавал»?! Азохн вэй! Не могу! Яков! Ким а гер, что я тебе расскажу!
— Погодите, вы там сейчас весь свой партактив соберёте, собрание устроите с песнями и бродячими клезмерами! Не слышал я, так, что-то кто-то болтал… Вы лучше скажите толком — чего звонили-то? Ведь не похвастаться же — чую, дело у вас ко мне какое-то. Прямо тухесом чую, простите мне моих грубых слов.
— Нет, Пётр Миронович, вы мне пообещайте, что вспомните, что этот «кто-то» вам болтал, и на бумажку спишете — тут уже я тухесом чую, что будет номер на века для нашего народного ансамбля! Ух, простите, что-то я в раж совсем вошёл, сердце заёкало даже…
— Так! Партийное задание вам от члена Политбюро — немедленно Голде звоните, пусть кладёт вас туда же, где Крейзер лечился. Не хватало, чтоб всё руководство республики тут от смеха раньше времени к вашему Всевышнему на отчёт поехало. И всё же — какое дело-то у вас ко мне было?
— Есть позвонить… А дело вот такое. Граница у нас, конечно, на замке, но на днях к нам перебежали очень интересные люди. Не военные, не политики — просто люди, но… наши люди. Один — бывший эмигрант, который после Революции в Харбине осел, да так потом никуда и не уехал, когда все в Америку да на Тайвань когти рвали. А ещё несколько — китайцы… но тоже наши. Тамошние иудеи.
— Эт-то ещё что за чудо природы?!
— Да я и сам поразился — думал, мишигеры какие-то, или нудлн мне на уши вешают. Ан нет! В Китае, оказывается, ещё с первого тысячелетия свои иудеи водятся. Перебрались откуда-то с Ближнего Востока, да и осели, даже город у них свой был — Кайфын. Не сказать, чтоб очень уж много, да и многие поуезжали, за двадцатый век истинных правоверных почти и не осталось. Ещё и Мао их прижимал, так что сейчас и осталось-то всего несколько сотен — но это, так сказать, официальных, кто открыто традиции блюдёт. А вообще людей, кто веру помнит, или хоть слышал чего-то от бабушек-дедушек, немало — и они сейчас всеми правдами и неправдами на север стягиваются. В Китае народ уже вполне уверен, что будет гражданская война, только никто не понимает, кто с кем, и, главное, за что будет воевать. Вот иудеи в этом участвовать не хотят никак, ни на какой стороне. Нашёлся кто-то хитромудрый у них — пустил, поц этакий, слух, что СССР будет иудеев из Китая в нашу республику пускать. А мы тут — ни сном, ни духом! А там — тысячи человек! Нам эти вот гонцы от их лидеров определённо говорили, что не менее пяти тысяч уже собрались в окрестностях Харбина — и готовы сниматься с места, если только мы согласимся их взять. Евреи они, конечно, те ещё — одно название, разве что помнят, что есть какой-то Му Сю, это Моисея они так зовут, да ермолки носят дома. Но ведь люди же!
