и уйду!
Нихрена ей, конечно, не стыдно. Но я машу рукой.
— Да спи, сколько хочешь, но лавочка закрыта, ищите себе место где-нибудь в другой комнате.
Приглядываюсь в утренних лучах солнца к Бейбуту, а ведь он побит! Заплыл глаз, на губе гематома! Может, конечно, и на тренировках, всё же мы боксёры, но судя по его взгляду, который он прячет от меня, дело не в спорте.
— Кто это тебя? — спрашиваю я, переодеваясь.
— Пусть не лезут, — шутит Бейбут.
Не станет при Карлыгаш говорить, скорее всего, ну да ладно, день длинный. Как-то не клеится с самого утра, то вахтёр, то Карлыгаш, то сосед побитый.
— Открывай! Я тебя в окно видела! — слышу Ленкин голос.
«М-да, а вот и проблемы посерьёзнее, беда одна не приходит», — размышляю — открывать или нет?
— Я не одета!
— Я не одет!
Почти синхронно крикнули мы с Карлыгаш. Пауза, и дверь забилась пойманной рыбой на крючке!
— Я ещё тут! — поспешно крикнул Бейбут, чтобы сгладить неловкость.
— Вы там втроё-ё-ём? — ахнула Ленка таким восторженным тоном, что я понял — она не уйдёт.
— Заходи! Только быстро! Раздевайся! — командую я.
— Зачем? — уставились на меня Ленкины глазищи, а рука уже схватилась за пуговицу халатика. — Ах ты, кобель!
— Шучу! Шучу я! — уворачиваюсь от Ленкиных кулачков.
— Гад!
— Подарок свой примерять будешь? — пришла мне в голову гениальная мысль.
— Ты не забыл? Всё купил? — озаботилась сразу Ленка, не забывая изредка тыкать меня в бок, но уже по-доброму.
— Руки! Сам достану! — строго говорю я и наугад достаю пару колготок, или чулок, не понять в темноте.
— Ах! — соседка схватила прозрачную упаковку и стала пытаться понять что там.
— Чулки это, хорошие, немецкие! «Дедерон», — сказала вдруг Карлыгаш.
— Я тебе потом покажу, — услышал я двусмысленность от исчезающей в дверях Ленки.
— В смысле, я издалека покажу! И не полностью! — появилась в дверях Ленкина мордочка и тут же исчезла опять.
Игнорируя просящую физиономию Карлыгаш, я завалился на кровать и уснул, а когда проснулся, её уже в комнате не было.
— Ленка приходила два раза, спасибо хотела сказать, а сама на сумки косится, — проинформировал Бейбут. — Она, кстати, со взрослым парнем задружила, из политеха, он к ней даже в окно лазил!
— О, друг мой! Тут настоящие сокровища, — и я стал доставать вещи, коих набралось много. — Это цветомузыка, это плейер, это видеоигра. Включай телик, покажу, как играть.
— Пистолет! — восторженным голосом малыша из сказки про Карлсона сказал сосед.
— Это тоже для игры, — отмахнулся я, опустошая сумки. — Жвачка, упаковка двадцать штук, тебе, «швепс», пару бутылочек возьми, джин, и бальзам пусть в сумке останутся, — вслух говорю я и неожиданно спрашиваю. — Кто побил тебя?
— Это я их! — врет Бейбут, а врать он не умеет.
— Ну-ну.
Вздохнув, Бейбут рассказывает печальную историю. На Новый Год почти все уехали, и Карлыгаш пригласила его к себе на квартиру, где тоже осталась одна. Всё было клёво, но ночью пришёл бывший ухажёр нашей поварихи с друзьями. Слово за слово, и четверо парней прилично побили моего друга, могли и покалечить, но Карлыгаш кричала так громко, что вышли соседи, бухие как водится, и прогнали хулиганов.
— Обещали мне голову оторвать, да я их не боюсь! Пусть приходят. Они меня железяками били, так бы я… — оправдывался Бейбут. — Они, правда, и Карлыгаш угрожали, она тут и ночует поэтому. А давай ей тоже «декамедерон» подарим? Я отдам потом деньги!
— Там другое слово, вроде, было, но дари, конечно, твоё дело, и денег не надо, зачем друзей обижать? — сказал я, наугад вытащив ещё пачку чулок.
— О, спасибо! А эти парни, пусть только придут, — радуется сосед.
— Слушай друг, есть у меня одно правило по жизни. Ничего не ждать, а самому всё брать. Чего мы будем трястись и ждать пока нас подкараулят? Надо найти их и отмудохать самим, желательно без свидетелей, так, что помощь Карлыгаш в поиске отпадает, — твёрдо сказал я.
— А если они в милицию? — спросил, в общем-то, не возражая против такого плана, мой криминальный, в будущем, друг.
— Но ты не заявил же, да и не будем мы их убивать, напугаем только. — Слушай, а что за директор новый у нас, и вахтёр? — спросил я, вспоминая сегодняшнее утро.
— Сан-Саныч заболел, уехал в санаторий, и вообще, увольняется, вместо него гниду взяли какую-то — Константина Михайловича. Он на полставки ещё и воспитатель, — скривился сосед. — А директора нового пока не понять, слушает всех, но себе на уме. Этот… как его… Николай Сергеевич! И фамилия у него такая… нерусская, которые собак едят!
— Ким, я его помню, виделись же в колхозе, — задумываюсь я. — В мафию с нами играли, потом он нам дискотеку разрешил проводить, даже задание такое дал, а не разрешил.
— Вроде да, но Аркашу чуть из школы не выгнал, это… как его… Фарца ты, говорит, а не комсомолец! А чего он фарца? — ну продаёт что лишнее, удивлялся наивный Бейбут.
— Ладно, давай на завтрак, — решаю отложить выяснение обстоятельств я.
— А игра? — напоминает сосед, но я отмахиваюсь, мол, потом.
По пути на завтрак я опять столкнулся с «гнидой», он только что сменился, и встречей со мной был изумлён.
— Ты как тут? Отвечай! — схватил за руку меня вахтёр-воспитатель.
— Нахер пошёл, — шепнул ему доверительно я, вывернув свою кисть в сторону его большого пальца и легко освободившись от захвата.
Я уже понял — дружбы нам не видать, я ему утрешнюю встречу не прощу, да и он не выглядит адекватным. Так что я могу с ним что угодно делать, главное — без свидетелей, по-тихому.
— Мальчишка, стой! — заблажил мордатый, не ожидавший такого четкого и прямого ответа.
Захожу в столовую одним из первых, завтрак у нас с восьми до без пятнадцати девять, а потом — занятия. Костян убежал, наверняка к директору, но у меня с собой козырь из козырей. Берём вместе с Бейбутом завтрак. Эх, как я соскучился по местной еде, вроде, в Венгрии всё богато и необычно, а тут лучше. Молочный суп с лапшой! Булочка с повидлом и маслом, яичко, сваренное вкрутую и белый хлеб. Входящие в столовую приветствуют меня, все без исключения, даже подлец Пашка, комсорг, руку протянул. Пожал. А чего — мне не в падлу, настроение с утра хорошее, хотя щас мне его испортят. Вон Ленка ко мне идёт! А может и не испортит, ведь на ногах у неё чулки! Так-то их не видно, но Карлыгаш сказала чулки — значит не колготки.
— Толя,
