любой момент обстоятельства могут обернуться таким образом, что она снова пригодится и будет служить верой и правдой. Что доказывает мой собственный пример.
Боинг коснулся колёсами взлётно-посадочной полосы нью-йоркского аэропорта Ла-Гуардия в восемнадцать часов тридцать минут по времени Сан-Франциско.
— Переводим часы, ребята, — сказал Петров. — В Большом Яблоке сейчас половина десятого вечера. Считай, весь континент перелетели с запада на восток.
— В Большом Яблоке? — переспросил я. — Это ты так Нью-Йорк называешь?
— Не я. Все его так называют.
— Первый раз слышу. Но может быть, я слишком мало прожил в США?
— Ладно, уел, не буду выпендриваться. Говорят, нью-йоркцы так его называют.
— Говорят, Нью-Йорк вообще не Америка, — сказал я.
— А вот теперь выпендриваешься ты, — сказал Петров.
— Не спорю, — согласился я. — Выпендрёж на выпендрёж.
Багажа у нас не было, только ручная кладь, поэтому в Ла-Гуардиа мы не задержались — сели на специальный автобус и меньше чем через полчаса были в аэропорту имени Джона Кеннеди.
Уже стемнело. Однако электрического света здесь хватало с избытком.
— Не жалеют буржуи электричества, — вздохнул Боширов. — Ташкент и Москва ни в какое сравнение не идут.
— Советский человек по ночам должен спать, — наставительно заметил Петров. — Нечего по городу шляться.
— Нам и рекламы столько не надо, — сказал я. — Зачем советскому человеку реклама? У него и так всё есть.
— Мне кажется, или я слышу в твоём голосе нотки сарказма?
— Кажется, товарищ майор, — сказал я. — Перекреститесь.
— Наглец, — констатировал Петров. — Товарищ капитан, вы в курсе, что мы имеем дело с наглецом?
— Давно, — сказал Боширов. — С первых минут всё понял. Кстати, об электричестве. Только сейчас дошло. Светомаскировка. У нас до сих пор в подкорку вбито, что она должна соблюдаться. У них, — он повёл головой вокруг, — нет.
— Интересная мысль, — сказал Петров. — Не подумал об этом.
Рейс «Аэрофлота» из Нью-Йорка до Москвы должен был вылетать в двадцать три часа сорок пять минут по местному времени. Регистрация только-только началась.
— Жрать охота, — вздохнул Боширов.
— Ничего, — сказал Петров. — В нашем самолёте покормят. Чай, не буржуи. Ил-62 летит. Отличный самолёт, не хуже Боинга, я летал. А какие стюардессы… Конфетки! — он поцеловал кончики пальцев.
— Когда это ещё будет…
Есть и правда хотелось — на рейсе до Нью-Йорка нас не кормили. Да у них же, наверное, денег нет, догадался я. Валюта и всё, что с ней связано, под строжайшим контролем государства. Поэтому билеты купили самые дешёвые и командировочных — кот наплакал.
— Предлагаю зарегистрироваться и пойти нормально поесть, — сказал я. — Вон хоть в Макдональдс, — я кивнул на зазывно-жёлтую букву «М», видную издалека.
— Потерпим, — сказал Петров.
— Товарищ майор, я угощаю. Примите во внимание, что валюты у меня — девать некуда. В прямом смысле слова. Даже говорить не буду, сколько. Что мне с этими долларами в Союзе делать, солить?
— Сдать придётся. По закону.
— Сдать так сдать. Но пожрать-то нормально мы можем?
— Товарищ майор, — подал голос Боширов. — Считаю, что предложение Сергея прозвучало как нельзя вовремя.
— Как-то это неправильно, — задумчиво произнёс Петров. — Мальчишка угощает двух здоровых мужиков.
— Я бы попросил! Мне шестнадцать лет, могу паспорт показать. Но если вам так уж хочется, будете должны мне кафе-мороженное в Москве, — сказал я. — Годится?
— Другое дело! — обрадовался Петров и потёр руки. — Быстро регистрироваться и — жрать! Только учти, Серый, мы с Тимуром никогда раньше в Макдональдсе не были.
— Фигня, — сказал я. — Доверьтесь мне, и всё будет в лучшем виде.
Три Биг Мака, три жареных картошки, соусы, две кока-колы и один спрайт для Петрова, который решил соригинальничать, три мороженых (два с клубничным сиропом для Петрова и Боширова и одно с черничным для меня), три куска традиционного яблочного пирога и три кофе. С учётом аэропортовской наценки я отдал за всё семь долларов и пять центов.
Свободных столиков хватало. Мы нашли тот, который показался нам удобнее, сели и принялись за еду.
— Вкусно кормят буржуи, — сказал Боширов, первым прикончив Биг Мак с картошкой и принимаясь за мороженое. — Не отнять.
— Недурственно, — кивнул Петров. — Но в чебуречной на Солянке не хуже. Плюс там ещё и наливают.
— Здесь полно баров, — сказал я.
— Обойдусь. Это я так. У советских собственная гордость.
— Смотрим на буржуев свысока, — продолжил я цитату из Маяковского. Хороший поэт, нравился он мне. Очень необычный и дерзкий. Ещё бы самообладания побольше и воли к жизни — совсем хорошо было бы. Только где поэтам взять самообладания… Что на Гараде, что на Земле эти разведчики иных миров одинаковые. Тонкие натуры. А где тонко, там и рвётся.
Мы уже перешли кофе, когда к нашему столику приблизились двое. Я заметил их издалека, о чём и сообщил моим сопровождающим:
— Внимание, товарищ майор, товарищ капитан. Вижу цэрэушников. Большие шишки.
— Кто? — не оборачиваясь спросил Петров.
— Томас Карамессинес и Карл Дакетт, — сказал я. — Заместители директора. Один по операциям — Карамессинес, вроде как главный. Второй, Дакетт, по науке и технике. Судя по всему, ищут нас. О, уже нашли, — я поймал ищущий взгляд заместителя директора ЦРУ по операциям и помахал рукой. — Сюда, господа, мы здесь!
— Правильное решение, — одобрил Петров. — Не бегать же от них по всему аэропорту. Слушай, Серёга, иди к нам работать. Все задатки хорошего комитетчика у тебя. Обещаю стремительный взлёт карьеры.
— У меня немного другие планы. Но спасибо за лестное предложение.
— Здравствуйте, господа, — поздоровался Карамессинес, подойдя. — Не помешаем? Здравствуй, Серёжа.
— Здравствуйте, — Петров вытер рот салфеткой, скомкал, бросил на поднос. — С кем имеем честь?
Цэрэушники представились. Я быстро просмотрел их ауры. Настроены к нам, скорее, нейтрально. Хотя не без досады. Что понятно, — они проиграли, а проигрывать никто не любит. Интересно, зачем они явились?
— Присаживайтесь, — пригласил Петров. — Только учтите, что нам скоро на посадку. Или вы намереваетесь нас задержать?
— Ну что вы, — сказал Карамессинес. — Спокойно полетите домой. Мы, собственно, пришли, чтобы извиниться.
Ого, подумал я.
