— Мой покойный брат, царствие ему небесное, упрямо отказывался от всех просьб в Притулу переехать, все надеялся, что у пана Завойского руки до этих мест не дотянутся. Да усадьбу бросать тяжко, ведь горбом своим ставили. Одной только пашни восемь чатей, да борти, да травные луга. А в Притуле столько скота держать трудно, у них только у озера луг, да тот малый. Так что полстада под нож там пустим. Зато селяне обстроиться нам позволят и помогут. Я вот что хотел у тебя попросить, может, вдругорядь выручишь. У тебя кони лишние есть, запасные и вьючные. Да еще лошадки стражников вы мечом взяли. Дай их нам на время, добро наше до Притулы доставить. Но ежели ты сам куда торопишься, то повозку завтра дадим и на вьючных лошадок двух погонщиков.
— Я не тороплюсь никуда, Мартын. Коней бери, сколько надо, можешь всех лишних взять. Но у меня к тебе есть просьба — прими на сохранение все лишнее оружие и доспехи и поставь на прокорм наших коней. Из Белогорья вернусь или нарочного к тебе отправлю, то ты ордену все вернешь немедля и без урона. По рукам?
Ничего не ответил Андрею пожилой староста, только низко, почти до самой земли поклонился. Потом пошел к своим и стал отдавать им приказы, что и как вьючить на трофейных лошадей.
Командор очень охотно согласился на предложенное Мартыном, чтобы все лишнее оружие, доспехи и седла смерды взяли себе на сохранение. Так же как и довольствие всех лишних лошадей, дюжину которых селяне брали под надежный присмотр.
Это шло во благо, ведь с таким большим табуном, как сейчас у него, далеко не уйдешь, да и смердам лошадки были нужны прямо позарез. А трофеи и коней они сразу же командору вернут, как только тот к ним своего нарочного отправит.
«Люди они бесхитростные, честные. Для них обман своего благодетеля равносилен отказу от христианской веры!»
Вечерело.
Половина хуторян уже отправилась с имуществом и скотиной в Притулу, дотуда им, как понял Никитин из слов Мартына, верст двадцать топать, а это часов шесть, по лесу со скарбом меньше никак не выйдет. Идти ведь по извилистой лесной дорожке, да еще скот с собой гнать. Так что к ночи они доберутся до сельца, а завтра поутру на хутор вернутся.
Андрей огляделся кругом — бабы и девки уже сгоношили роскошный ужин с целым бычком на вертеле, который томился над раскаленными углями.
Во дворе усадьбы соорудили длинные дощатые столы и покрыли все белыми льняными скатертями или простынями — издалека не разберешь. Близко подходить или проявить интерес он посчитал неуместным. И так ясно, что поминки по убитым будут, или, как здесь их называют — тризна.
Мужики продолжали укладывать и упаковывать свое имущество, почти все малые ребятишки улеглись спать — дневные злоключения их порядком вымотали.
Его орлы бдительно несли караульную службу — Велемир с Чеславом на тракте, а Прокоп с Досталеком были здесь на хуторе, охраняли пленных. Арни же не отходил от него ни на шаг.
Никитин потянулся, сладко заныли размятые косточки. Затем сплюнул и вальяжно подошел к связанным стражникам. Те испуганно заерзали на месте, видно, что боялись они его до смерти, даже дрожь пробила. Если бы рты не были заткнуты, то их зубы бы лязгали. Однако допрос, как бы ни хотелось Андрею, пришлось отложить на более отдаленное время.
Из леса к хутору вышли человек двадцать крестьян, вооруженных короткими луками. Но собаки не загавкали, подбежали к пришедшим, радостно крутя хвостами.
Это было долгожданное подкрепление из Притулы, один из мальцов сразу же убежал туда за подмогой, еще до полудня. Пока селяне собрались, вооружились, да дорогу прошли, то часа четыре прошло, никак не меньше, а то и все пять.
А там и посыльный Силко их встретил, так что торопиться никакой нужды уже не имелось. Среди прибывших вышел и воин, одетый в выцветшую на солнце алую орденскую накидку, подобную той, которая была на самом Андрее надета.
— Арни, сходи к ним, — приказал Андрей и подозвал к себе девчонку, что пробегала мимо: — Ведро воды принеси, обмыться надо!
Девчонка шустро понеслась к колодцу, Никитин стал стягивать через голову пропотевшую, разящую едким запахом рубаху, а сам краем глаза наблюдал, как обнялись два орденца, и Арни тут же начал что-то втолковывать своему собрату по оружию.
Тот подскочил на месте, как ужаленный тарантулом за причинное место. Андрей хорошо разглядел мгновенно сменяющие друг друга гримасы — от удивления до дикой радости.
Старый орденец был невысок, чуть ли не на полголовы ниже Никитина, но широк в плечах, коренаст, жилист. Такие воины обычно подвижны в схватке и к тому же обладают достаточно сильным ударом, а это Андрей прекрасно знал по своему опыту.
Грумуж был примерно его ровесником, лет сорока на вид, и, как знал Никитин, отслужил ордену два полных срока. И такое весьма возможно, если вступил в орден в шестнадцать годков, что здесь принято.
«И в сорок лет есть своя прелесть — здоровье побегать еще имеется, и опыта в схватках достаточно, выше крыши».
Грумуж только секунду потратил на осмотр места баталии и упругим шагом, быстро, чуть ли не вприпрыжку, подошел к командору.
Он потрясенно уставился на его грудь, вцепившись в нее глазами. Встретившись с взглядом Андрея, вздрогнул и рухнул перед ним на одно колено:
— Я рад тебя видеть, брат-командор! Но как ты спасся на Каталаунском поле?! Я собственными глазами видел, как изрубили твой отряд. Тебя считали погибшим, прости за такие слова, брат-командор, ведь пятнадцать лет от тебя не было вестей. И очень трудно сейчас узнать — постарел, сильно поседел, лицо изрезано шрамами. Только одни глаза прежними остались…
— На все воля Божья! И не нам в ней сомневаться! — резко отрезал Андрей и заметил, как вздрогнул старый орденец. — Устал я сегодня, третья схватка за два дня, а года уже не те. Полей мне воды, брат, ополоснусь немного.
Грумуж взял у девчонки ковшик, зачерпнул воды из ведра. Андрей неспешно мылся — холодная вода принесла бодрость, усталость отступила. Но краем глаза он подсматривал за орденцом, видел, как его лицо светилось непередаваемой радостью.
Никитину даже показалось, что тот стал шептать про себя благодарственную молитву. На такую реакцию и рассчитывал Андрей — первый его козырь прошел без сучка без задоринки.
«Но что же, раздери тебя бабай, обозначает эта шифровка в данном мире, вернее у крестоносцев! Видно, немало она весит, если Грумуж встал передо мною на колено и поцеловал руку, будто я монарх или священник. Разгадать бы быстрее».
Закончив умывание, Андрей вытерся рушником и надел свежую полотняную рубаху. Кольчугу и кирасу надевать не стал, только накинул перевязь с командорским мечом.
