– Нет, – не менее резко возразил Шон. – Это и моя земля, и земля моего сына. – Голос его смягчился. – А кровь моего сына – и твоя кровь.
– Но эти остальные… этот Китченер, этот дьявол Маймер!
– Это другие люди, – сказал Шон.
– Но ты воевал на их стороне, – упрекнул Леруа.
– Я делал много глупостей, – согласился Шон. – Однако кое-чему и научился.
– И что скажешь? – спросил Леруа, и Шон увидел в его взгляде искру надежды. «Я должен убедить его, – подумал он. – Нужно быть очень осторожным». Он глубоко вдохнул, прежде чем заговорить.
– Сейчас твой народ рассеян, но жив. Если ты продолжишь сражаться, англичане останутся до тех пор, пока ты не встретишь смерть, которой ищешь. Но если сейчас остановишься, твой народ будет жить.
– А ты уедешь? – свирепо спросил Леруа.
– Нет.
– Но ты англичанин! Англичане останутся – ты и такие, как ты.
Шон улыбнулся. Это была такая неожиданная, такая непобедимая улыбка, что Леруа потерял почву под ногами.
– Я похож на англичанина? – спросил Шон на африкаанс. – Я говорю, как англичанин? И какая половина моего сына бюргер, а какая англичанин?
Сбитый с толку этим коварным выпадом, Леруа долго смотрел на него, потом опустил взгляд и завертел в руках трость.
– Давай, приятель, – сказал ему Шон. – Довольно этих глупостей. У нас с тобой впереди много работы.
– У нас с тобой? – подозрительно переспросил Леруа.
– Да.
И Леруа рассмеялся – неожиданно, хрипло.
– Ты хитрый керел! – ревел он. – Мне нужно подумать над твоими словами. – Он встал и как будто подрос. Смех изменил его измученные черты, нос сморщился. – Хорошо подумать. – Он снова протянул руку, и Шон пожал ее. – Я приду еще, и мы поговорим.
Он резко повернулся и пошел по палате, громко стуча тростью.
Ян Паулюс сдержал слово. Он приходил к Шону ежедневно, проводил с ним час или около того, и они разговаривали. Через два дня после капитуляции буров он привел с собой еще одного человека.
Ян Паулюс был выше его на четыре дюйма, но этот посетитель, хотя и хрупкого сложения, производил внушительное впечатление.
– Шон, это Ян Кристиан Ниманд.
– Вероятно, мне повезло, что мы раньше не встречались, полковник Кортни. – Ниманд говорил высоким, резким и властным голосом. Он учился в Оксфорде и потому прекрасно говорил по-английски. – Что скажешь, Ou baas[26]?
Должно быть, это обращение было какой-то их шуткой, потому что Леруа рассмеялся.
– Очень повезло. Иначе и тебе пришлось бы ходить с тростью.
Шон с интересом разглядывал Ниманда. Трудные годы войны закалили его, и он держится как солдат, но над светлым клинышком бороды – лицо ученого. Кожа молодая, почти девичья, зато глаза проницательные, голубые и безжалостные, как сталь толедского клинка.
Той же гибкостью обладал его ум, и вскоре Шону пришлось напрягать все силы, чтобы ответить на вопросы Ниманда.
Было ясно, что его подвергают испытанию. Спустя час он решил, что прошел проверку.
– И каковы теперь ваши планы?
– Надо вернуться домой, – ответил Шон. – Возможно, я скоро женюсь.
– Желаю счастья.
– Это еще не решено, – признался Шон. – Мне нужно еще сделать предложение.
Янни Ниманд улыбнулся.
– Ну, тогда желаю вам удачи в ухаживании. И сил, чтобы построить новую жизнь.
Он встал с кровати, Ян Паулюс тоже.
– Нам в будущем понадобятся хорошие люди. – Ниманд протянул руку, и Шон пожал ее. – Мы еще встретимся. Не сомневайтесь.
Поезд проходил мимо белых терриконов. Шон высунулся из окна купе, смотрел на знакомые очертания Йоханнесбурга и дивился, как такой уродливый город может неодолимо тянуть его к себе. Как будто они соединены гибкой эластичной пуповиной, которая позволяет ему уходить далеко. Но, растянувшись до предела, сразу тянет обратно.
– Два дня, – пообещал он себе. – Я проведу здесь два дня. Хватит, чтобы подать Ачесону прошение об отставке и попрощаться с Канди. Потом вернусь в Ледибург и предоставлю этому городу вариться в его собственных ядовитых соках.
В полдень на одной из соседних шахт заревел гудок, и его вопль тотчас подхватили гудки остальных шахт. Словно выла стая голодных волков, которые охотятся в долине, – волков алчности и золота. Шахты, закрытые на время войны, снова заработали, черный дым из их труб застилал небо и темным туманом плыл над вершиной хребта. Поезд замедлил ход, стук и толчки на стрелках нарушили ритм движения. Состав медленно подходил к бетонной платформе Йоханнесбургского вокзала.
Шон снял с полки над головой свой багаж и передал в открытое окно Мбежане. Живот больше не болел от усилий, необходимых, чтобы поднять вещи; если не считать неровного шва у пупка, Шон был совершенно здоров. Шагая по платформе к выходу, он держался прямо, уже не сутулясь, чтобы беречь живот.
Кеб, везомый лошадью, доставил их к штабу Ачесона, и Шон оставил Мбежане стеречь багаж, а сам прошел через переполненный людьми вестибюль и поднялся по лестнице на второй этаж.
– Добрый день, полковник!
Сержант-ординарец узнал его и вскочил с таким проворством, что опрокинул стул.
– Добрый день, Томпсон, – ответил Шон. Его все еще смущала реакция на его высокое звание. Томпсон расслабился и спросил с преувеличенной вежливостью:
– Как ваше здоровье? Я слышал о вашей ране, сэр.
– Спасибо, Томпсон, сейчас я здоров. Майор Петерсон здесь?
Петерсон был рад его видеть. Он осторожно расспросил про стул Шона, ведь запоры – частое следствие таких ран. Шон заверил его, что все в порядке, и Петерсон продолжил:
– Выпейте чаю. Старик сейчас занят, но примет вас через десять минут.
Он крикнул Томпсону, чтобы тот принес чаю, и вернулся к ране Шона.
– Большой шрам, старина?
Шон распустил ремень, расстегнул китель и вытащил рубашку из брюк. Петерсон вышел из-за стола и с интересом осмотрел шрам вблизи.
– Очень аккуратно. Над вами хорошо поработали. – Петерсон говорил со знанием дела. – Я был ранен в Омдурмане, косматый туземец проткнул меня грязным копьем.
И он, в свою очередь, частично разделся и обнажил бледную безволосую грудь. Шон из вежливости покачал головой, глядя на маленький треугольный шрам на груди Петерсона, хотя на самом деле рана не произвела на него впечатления.
– Есть еще одна, очень болезненная.
Петерсон расстегнул ремень и приспустил брюки, и в эту минуту внутренняя дверь раскрылась.
– Надеюсь, я вам не помешал, джентльмены? – вежливо спросил генерал Ачесон.
На несколько минут воцарилось смятение – оба торопливо привели в порядок одежду и приветствовали генерала как должно. Петерсону пришлось принимать решение, о котором ничего не говорится в уставах. Это был один из тех редких случаев, когда старший офицер застает подчиненного, стоящего по стойке смирно со спущенными брюками. У майора Петерсона оказалось алое фланелевое белье. Едва Ачесон понял причины нарушения формы, он испытал сильнейшее искушение присоединиться к демонстрации ран – у него тоже было немало замечательных шрамов. Но отчаянным усилием воли он сдержался. Ачесон провел Шона в свой кабинет и угостил сигарой.
– Ну, Кортни, надеюсь, вы пришли в поисках новой работы?
– Напротив, сэр, я бы хотел побыстрей убраться из этого дела.
– Это можно устроить. Казначей будет доволен, – кивнул Ачесон. – Я прикажу Петерсону подготовить ваши бумаги.
– Я бы хотел уехать завтра, – сказал Шон, и Ачесон улыбнулся.
– Торопитесь? Ну хорошо. Петерсон пошлет вам документы на подпись по почте, ваша часть уже расформирована, так что вам нет смысла задерживаться.
– Очень хорошо!
Шон опасался сопротивления и с облегчением рассмеялся.
– Есть еще три вопроса, – продолжал Ачесон, и Шон подозрительно нахмурился.
– Во-первых, прощальный подарок его величества. Орден «За выдающиеся заслуги» за поимку Леруа; вручение состоится на следующей неделе. Лорд К. хочет, чтобы вы лично получили орден.
– Дьявольщина, нет! Придется торчать в Йоханнесбурге. Не хочу!
Ачесон усмехнулся:
– Поразительная неблагодарность! Петерсон пришлет вам и орден. Во-вторых, я смог отчасти повлиять на решение Комиссии по компенсации причиненного войной ущерба. Парламент еще не утвердил закон, однако комиссия удовлетворила вашу претензию.
– Боже!
Шон был потрясен. По совету Ачесона он предъявил претензию на десять тысяч фунтов – сумму своего вклада в Народный банк, конфискованного бурами в начале войны. Сам он ничего от этого не ожидал и даже забыл о своем иске.
– Мне все выплатят?
– Не будьте наивным, Кортни. – Ачесон рассмеялся. – Двадцать процентов вклада до дальнейших решений парламента. Но все же две тысячи лучше удара в глаз тупой палкой. Вот их чек. Вам нужно его подписать.
Шон с радостью осмотрел листок. Теперь у него есть возможность погасить часть долга Натальской акациевой компании.
