зашёл, Пётр Васильевич, говорят, у вашего семейства завод железоделательный есть, где-то тут недалеко. Хотелось посмотреть, как железо выделывают, чуть не сказал выплавляют. Плавить сталь ещё не научились толком. Температуры не хватает. Даже, вот, скоро пудлингование изобретут, но и там только до тестообразного состояние смогут железо довести. Когда раньше фильмы исторические смотрел Брехт, то всегда поражался, когда показывают, как мечи в форму заливают, а потом проковывают. Какие мечи? Даже в начале девятнадцатого века, когда мечи уже никому не нужны, получить сталь, которую можно залить в форму нужно ну очень постараться.
– Завод? А так это вам к жене моей, Прасковье Ивановне. Это матери её завод, в местечке Рай… вола.
– Рай? Где это? – Пётр специально карту от англичанина доставшуюся принялся вытаскивать.
– Райвола, – послышался голосок нежный из-за уха.
Брехт обернулся. В чёрном строгом закрывающем горло платье бархотном позади стояла высокая красивая молодая женщина. Траур, что ли?
– У вас траур? Позвольте высказать соболезнование.
– А это? – залилась колокольчиками женщина. – Это я в репетирую роль Офелии. Смотрю некому нас представить, – указала подбородком Брехту за спину. Пётр Христианович встал, посмотрел на заснувшего банкира бывшего и щёлкнул каблуками:
– Пётр Христианович фон Витгенштейн – Дербентский. Хан Дербентского ханства. И самодур страшный. Деспот восточный.
– Я слышала о вас князь. Меня зовут Прасковья Ивановна урождённая графиня Салтыкова. Железоделательный завод находится в селении Райвола. Он в собственности моей матери Дарьи Петровны. А что там вас заинтересовало князь. Оружия завод не производит. Весь металл продаётся в Англию.
– Хочу посмотреть, как производится железо. Небольшую фабрику хочу открыть по … переработке железа. Кузнечное производство. Хотелось бы посмотреть в живую как это делается.
– А поехали! При одном условии, вы для меня стихотворение напишите, не хуже чем ваше «Я помню чудное мгновение». Весь Петербург его друг у друга переписывает. Божественная вещь.
Не хуже?! А что такие есть?
– Для чего вам, Прасковья Ивановна?
– Люблю я в домашних представлениях участвовать. По моей просьбе Карамзин Николай Михайлович сочинил водевиль «Только для Марфина». Это имение наше под Москвой, там у нас тоже театр свой был.
– Я не Карамзин, конечно. Куда мне. Солдафон и деспот … Прасковья Ивановна, а басня не подойдёт? Вы её сможете с выражением в лицах прочесть публике.
– Ура! Здорово! Обязательно басню, Пётр Христианович! Подождите меня, я быстро соберусь. Погода наладилась. В удовольствие будет прокатиться.
Чего одного Пушкина грабить и по Крылову нужно пройтись. Не для себя же. Для дела.
Событие пятьдесят восьмое
До научной революции большинство человеческих культур не знали культа прогресса. Золотой век они помещали в прошлом
Юваль Ной Харари
Прасковья Ивановна – странная тётка. В экипаже сначала чирикала про свои спектакли и хвасталась, что даже на сцене Эрмитажного театра выступала, а потом вдруг замолчала и через секунду уже похрапывала, в прямом смысле этого слова. Не как шоферюга пьяный, но вполне ощутимо с присвистом. Не в этом странность. Она сказала Брехту, что ехать до завода в этой Райволе не далеко. А они ехали уже часа два, и конца этому путешествию видно не было. Ехали среди леса. Если примерно со скоростью десять – пятнадцать километров в час четвёрка лошадей мчит, то уже чуть не тридцать километров отмахали.
Деревня с заводом на берегу реки показалось неожиданно, только по лесу ехали и вдруг бах, и всё в чёрном дыму, звоне молотов и уханье паровика.
– О, я же говорила, что близко тут, уже и доехали, – пробудилась Метляева.
Ну, теперь понятно, если всю дорогу спать, то и правда быстро и близко.
Нда, это не современный завод с высокими цехами и огромными окнами. Это пипец, если, одним словом. Землянка большая. Над землёй только несколько рядов кирпича, а потом сразу крыша. Сейчас почти все здание такие. Так и стен почти нет, всё под самую крышу, за редкими перерывами засыпано шлаком. Утеплились. Отапливать кроме дров нечем, а они дороги. В дальнем углу завода дымили две домницы. Именно не домны, а домницы. Руда болотная и железо получали прямым способом, без выработки чугуна. А что, хорошо, ни мартены не нужны, ни пудлингование даже. Железо, правда, низкосортное получается, всё шлаками засорено. Именно этим, то есть удалением шлака из криц и занималась английская паровая машина, присобаченная сложной ременной передачей к молоту.
Брехт, прикинув время и добавив два с лишним часа на обратную дорогу, не стал откладывать поиски будущего паровозостроителя. Около паровика, свистящего паром и чихающего дымом крутился невысокий паренёк с кудлатой бородкой, к нему Брехт и подошёл с вопросом.
– Эй, парень, не знаешь, как мне Ефима Черепанова найти?
Товарищ бросил тянуть за цепочку непонятную и уставился в небо. Соображал, должно быть, где этого Черепанова найти.
– А зачем он нужон, Вашество.
– Нужон и нужон. Где найти?
– Туточки. – И опять за свою цепочку тянуть принялся. Чего делает? Это что такая регулировка мощности?
Бах. Бах. Заработал рядом молот. Искры посыпались, жаром пахнуло от красных криц. Брехт огляделся. Черепанову двадцать с чем-то сейчас. Примерно одного возраста с этим кудлатым дроздобородом. Разве вон тот помощник молотобойца, что крицы ворочает.
– Тот, что ли? – Брехт подёргал Брехт паренька за рукав, указывая на молотобойца.
– Я – Ефим Черепанов.
– Это хорошо. Слушай, Ефим, мне переговорить с тобой нужно. Ты не можешь, кому другому это дёргание доверить? – кричать приходилось, всё стучит пыхтит и ухает.
– Не, сейчас ковка идёт. Через полчаса освобожусь.
Брехт уже хотел начать права качать, князь он или не князь, но передумал. Пошёл смотреть готовую продукцию. Небольшие прямоугольные в окалине и следах побежалости слиточки лежали вдоль стены. Хозяйка, а точнее дочь хозяйки с Брехтом на территорию не пошла, осталась в кирпичном небольшом строении, что тут заводоуправлением является, за Брехтом по пятам ходил молодой паренёк по-русски не разговаривающий. Финн. Хотел спросить, можно ли на пробу парочку взять, может и не нужно шведское железо, из этого перья получатся. Хотя, если его из болотной руды делают, то вряд ли оно чем легировано. Но на всякий случай парочку прихватил, не откажет Прасковья Ивановна за басню. Басню, кстати, всю дорогу вспоминал. В школе учил «Ворону и Лисицу», но её нельзя почти полностью подарил Хвостову, а вот Ванька – приёмный сын, в Спасске-Дальнем целый день бубнил заучивая «Стрекоза и Муравей», выучил ли её Ванька, Брехт не помнил, а он в тот день болел, простыл немного и сидел дома, так за целый день бубнения сына,
