– Никуда не пущу, оклемайся сначала, а то страх божий смотреть. Куда пойдешь в таком виде – народ пугать?
Я тихо засмеялся: громче не давал больной бок.
– Ира, да я никуда и не собираюсь, вот только пройдусь по дому да за столом посижу.
Та, недоверчиво глядя на меня, отошла в сторону.
– Вот и хорошо, – сказал я и кряхтя отправился на подворье.
После двух суток лежки в полубреду сейчас на морозном воздухе немного кружилась голова, но, когда я прошелся немного по хрустящему снежку, головокружение почти исчезло. Ноги сами принесли меня к зданию мануфактуры. Работники усиленно кланялись, на их лицах была искренняя радость по случаю улучшения моего состояния. У Кузьмы, как всегда, царил рабочий беспорядок, в котором он, впрочем, ориентировался очень хорошо. Увидев меня, он, как и все остальные, вскочил с табурета и поклонился. Он громко порадовался за меня, после чего стоял с вопросительным видом.
– Давай, Кузьма, рассказывай, как дела, чем люди заняты, все же я уже три дня как ничего не знаю, – спросил я и с облегчением уселся на табурет.
– Так, Сергий Аникитович, все идет как шло, сам говорил, что лучшее известие – отсутствие всяческих известий. Вот разве начал я собирать штуку хитрую, которую ты измыслил для лечения. Посмотри, пожалуйста, что получается. Я за те дни, что думал, как лучше все устроить, к махине токарной придумал приспособу одну. – Он повернулся к педальному токарному станку и показал рукой на стоявший на нем передвижной суппорт. – Вот с этой штукой я на шпильках резьбу ровную смог нарезать.
Но я уже вертел в руках бронзовую шпильку с грубой резьбой, нарезанную подобием стального резца: увы, до плашек и метчиков было еще очень и очень далеко.
– А как, Кузьма, со спицами дела обстоят?
– А вот здесь пока порадовать нечем, боярин. Кузнецы свейское железо начали проковывать, но пока такого, как ты хотел, не получается. Я-то сам в этом не больно соображаю, все же больше по ювелирной части был. А сейчас вместе думаем – может, закалку изменить али присадки какие добавлять. Но все, как ты учил, делаем, записи ведем в журнале, дабы снова одного и того же не делать, думаю, что еще неделю-другую провозимся, ежели удача раньше не придет нечаянно.
Он достал толстый журнал – такие мой ключник делал сам и раздавал со строгим наказом не драть из них листов. И сообщал, что виновные в таком деле будут разысканы и соответственно наказаны. По этому поводу у меня всегда всплывали воспоминания об одной истории, где рассказывалось, что во время необходимого действия нельзя думать о белой обезьяне. Так и тут люди, которые и не думали драть листы бумаги из журнала, тут же начинали задумываться о такой возможности.
Я посмотрел его записи – каллиграфический почерк ювелира отлично читался: действительно он ухитрялся в нескольких словах описывать всю суть проводимых исследований, – и в который раз подумал, что мне очень повезло с мастерами. Итальянец и Кузьма были моими основными помощниками в становлении производства. Но Дельторов теперь сидел безвылазно в вотчине, и мы сносились с ним только через Лужина, который пока с трудом одолевал азы грамотности и только-только научился ставить свою подпись. А вот Кузьма практически каждый день мог беседовать со мной и не пропускал ни единой возможности узнать что-то новое.
– Никак не пойму, Сергий Аникитович, как же этот парат будет работать?
– Не парат, Кузьма, «аппарат» эта штука называется, пора уж запомнить.
Я взял у него со стола свинцовый карандаш и несколькими штрихами набросал кость и аппарат, установленный на ней.
– Ну и что? – последовал вопрос. – Я уже давно понял, что дрелью ты ногу просверлишь и спицы вставишь, а как же нога будет расти?
– Кости голени я распилю, а аппаратом этим буду верхние и нижние спицы в стороны разводить, каждый день по миллиметру.
– Ну дак между отломками дырка шире будет – и все, – недоумевал мой мастер.
– А вот и нет, – сообщил я, – кости будут расти друг другу навстречу и удлиняться.
Кузьма долго чесал затылок.
– Однако как ты, Сергий Аникитович, разъяснил, так вроде и простое дело оказалось.
– Ох, Кузьма, это только по моему рассказу так легко кажется, на деле очень много тут всяческих каверз подстерегает. Тебе этого особливо и знать не надо, твоя забота детали все тщательно сделать, чтобы, не дай бог, поломок не было, когда аппарат на ноге будет.
Как всегда у нас в последнее время бывало, разговор вновь перешел на линзы, подзорные трубы и микроскопы. К сожалению, помочь своему мастеру я почти ничем не мог. Он сам искал рецепты полирующих паст для стекла, сам уже высчитывал фокусные расстояния линз и делал призмы, про которые два года назад еще не подозревал. Но его познания в математике были ограничены моими, также весьма бедными, если сравнивать их со знаниями выдающихся европейских ученых. Поэтому я надеялся, что Браге все же выполнит свое обещание и Иоганн Кеплер появится в Москве.
Пока же Браге сам почти подружился с Кузьмой, эти два человека были настолько увлечены своими открытиями, что в своих беседах забывали об огромных сословных различиях. Я очевидцем таких бесед почти не бывал, но Кошкаров рассказывал, что оба естествоиспытателя, несмотря на полное незнание языка, вполне могли объясниться друг с другом.
Я уже махнул рукой на пребывание Браге в мастерских, тем более что его толковые замечания всегда приходились к месту. А у меня было немало надежд, что его советы помогут улучшить еще и качество нашей бумаги.
Но сейчас Кузьма начал расспрашивать меня, почему солнечный свет, собранный в фокус линзы, жжется и с ее помощью можно даже поджечь трут. Это свойство линз было открыто кем-то из работников совсем недавно, и все деревянные поверхности в мастерской, куда падали солнечные лучи в течение дня, были покрыты выжженными «росписями».
Торопиться мне сегодня было некуда, я уселся поудобней, чтобы не так болел бок, и начал выкладывать любознательному мастеру сведения о солнечном свете. Но вскоре понял, что, похоже, перестарался: мой рукастый и головастый мастер через несколько минут смотрел на меня как баран на новые ворота.
«Ну вот, опять глупость сотворил, – подумал я, – чего полез в дебри! Тем более что сам-то не больно соображаю, о чем говорю, еще бы о фотонах начал рассказывать. Если бы с Браге об этом толковать, а Кузьма – пока по части отвлеченных понятий не очень, ему конкретные задачи надо ставить. Нарисовал ему солнечный луч, как стрелу, вот он эту стрелу в линзах и призмах поворачивает, все ясно и конкретно, а тут начал ультрафиолет, инфракрасное излучение, – проще надо быть, доктор».
