Ознакомительная версия.
Одно хреново: излишне шустрые эсэсманы не оставили нам шанса не то что разорвать дистанцию, но и подготовить толковую засаду. А в том, что это именно «электрики», сомнений, увы, не оставалось: подобный камуфляж вермахт не использует, да и река не настолько широка, чтобы не разглядеть в бинокль петлицы с печально известными сдвоенными молниями…
* * *
– Готов? – тихонько шепнул Гурский, легонько сжав мое плечо. Похоже, поручик волновался; впрочем, немудрено. Когда выяснилось, что за нами идут не какие-нибудь там фельджандармы или обычные пехотные зольдатики (тоже, кстати, противник весьма опасный), а самые настоящие эсэсовцы, мне лично стало не до шуток. Как и поручику, который примерно представлял, кто это такие. А вот танкист с Джугашвили, как ни странно, об этих самых Waffen-SS почти ничего не знали. Якунов про них вообще не слышал, поскольку за свою недолгую фронтовую карьеру ни разу не сталкивался. Более же подкованный в информационном смысле Яков искренне считал, что занимаются они исключительно «охранными мероприятиями и карательными акциями на оккупированных территориях». Пришлось кратко просветить, после чего наш сложившийся как-то сам собой разношерстный военный совет из Гурского, Джугашвили, танкиста и старшины засел за разработку засады, поскольку оставлять заслон и уходить в отрыв было поздно.
Правда, оставался неплохой шанс уйти только с Яковом и пленными, оставив остальных в прикрытии, тем более жестокая логика войны однозначно говорила в пользу именно такого решения. Но тут старлей проявил неожиданную твердость, заявив, что сейчас он намерен поступить не как сын товарища Сталина, а как простой командир Красной Армии. И что он лучше застрелится, чем бросит бойцов, заплативших жизнями товарищей за его освобождение. Все наши попытки изменить его решение – особенно старались поручик с Якуновым, а вот Феклистов, наоборот, поглядывал с искренним уважением – уперлись в непробиваемую стену: мол, в плену он уже побывал и назад не собирается, зато намерен смыть позор кровью, хоть собственной, хоть вражеской! Короче, переклинило Яшу конкретно и намертво… насчет «намертво» – тьфу-тьфу, конечно…
В общем, как бы его ни била жизнь в детстве и юности и как бы к нему ни относился Сам, сейчас парень проявлял не столько упрямство, сколько именно что характер. И я неожиданно подумал, что так, возможно, даже лучше. Или не лучше, а правильнее, что ли? Погибнет? Значит, нам так и не удалось изменить его судьбу. Но зато погибнет не подавленным несколькими годами концлагерей и изощренными геббельсовскими провокациями, но так и не сломленным узником, а свободным человеком, боевым офицером, встретившим смерть с оружием в руках! Хотя, конечно, если все так закончится, мне лично будет не просто обидно, а обидно просто до безумия, прошу прощения за тавтологию! Поскольку, как ни банально звучит, за сегодняшний день я, сравнивая реального Якова Иосифовича с тем, как его описывали в моем времени, успел как-то даже привязаться к этому нелюдимому парню…
– Да готов я, готов, – буркнул я. – И вообще, успокойся. Они, конечно, элита, все дела, но не киборги же? Обычные люди, просто обученные немного лучше нас. А вооружены мы даже лучше.
– Кто?
– Что «кто»? – не врубился я, но потом дошло: это Гурский на «киборгов» отреагировал.
– А, понял. Неважно, Коля, «неологизм», как ты говоришь. Как-нибудь потом объясню.
Неожиданно я, как обычно не вовремя, тихонько фыркнул себе под нос.
– Ты чего? – с подозрением в голосе шепнул поручик, видимо, ожидавший от меня каких-нибудь очередных «киборгов».
– Да вот, просто подумалось: тебе ведь, как старшему группы, за освобождение Якова, уничтожение нескольких высших военачальников вермахта, захват секретных документов и шифромашинки Звезда Героя Советского Союза положена! Скорее всего, даже не одна, а с чем-нибудь еще, вроде ордена Ленина.
– Издеваешься? – насупился тот, услышав ненавистное имя. – Нашел время… и вообще, я, между прочим, Георгиевский кавалер!
– Самое смешное, Коля, что не издеваюсь и даже не шучу. Звезда тебе по совокупности заслуг всяко выходит, точно говорю. И при чем тут Георгиевский кавалер? После сорок третьего особого запрета на ношение полученных за Первую мировую наград не будет. Думаешь, вы с Феклистовым единственные, кто в ту войну кровь проливал? Поверь, это не так.
– Давай после об этом поговорим, хорошо? И кстати, все, внимание, вон они идут! Один, два, три… восемь…
…Как я уже говорил, времени подготовить достойную встречу воспитанникам Пауля Хауссера и Генриха Гиммлера[19] мы никак не успевали, так что пришлось импровизировать. Первым делом укрыли в небольшом овражке Валю с одним из раненых, у которого после болота и беготни по лесам снова открылось кровотечение, и пленных. Генерал-майора фон Тома сковали трофейными наручниками, а оберста Лунге просто связали ремнями. Я было предложил сковать руки не просто так, а вокруг ствола подходящей толщины деревца, но поручик, поглядев на меня, словно на дурачка, буркнул, что это уж перебор и издевательство над пленным, пребывающим не только в высоких чинах, но и возрасте. Ну, нет так нет, не сильно-то и хотелось…
Несостоявшийся командир 17-й панцердивизии, несмотря на усталость и подавленность всем происходящим, аж кипел от возмущения, пребывая в крайне оскорбленных чувствах, поскольку перед этим дал слово офицера и дворянина не пытаться бежать. Не дававший никаких обещаний Ланге оказался куда сдержаннее и просто презрительно молчал, гордо глядя поверх наших голов. Беда с этими фонами да баронами, экие они, оказывается, обидчивые да гордые. И как только с таким апломбом войну собирались выигрывать?
Оставив раненому красноармейцу один из автоматов и строго-настрого наказав им с Валентиной с шифровальной машинки и пленных глаз не спускать, в случае побега стреляя по ногам, мы отправились занимать позицию. Не знаю, что именно подумали немцы, увидев, как Яков уходит вместе со всеми, но что удивились – точно. Фон Тома вон даже раздраженно бурчать себе под нос перестал, ошарашенно округлив глаза: не ожидал, что тот, для спасения кого потрачено столько сил и погибло столько людей, вдруг возьмет автомат и пойдет в бой, словно рядовой боец! Ха, а ты как думал, фриц? Мы, русские, такие, невзирая на национальность…
Прекрасно понимая, что за нами идут вовсе не некие абстрактные носители сдвоенных молний, а подготовленные именно для поиска и уничтожения вражеских диверсантов и партизан спецы – а иначе как бы они смогли целый день переть за нами, словно привязанные невидимой нитью? – я больше всего боялся, что нас обнаружат слишком рано. Потому бойцы получили строжайший приказ: замаскировавшись, больше не шевелиться и не переговариваться, что бы ни случилось. Как выразился поручик, стремясь как можно доходчивее донести до них всю серьезность момента: «Пусть лучше на вас какой зверь нужду справит, приняв за бугорок лесной, чем из-за вашей халатности боевые товарищи погибнут». Красиво, короче, сказал, вот только я все равно испытывал большие сомнения относительно того, что не обученные ничему подобному красноармейцы сумеют пролежать без движения хотя бы час. С другой стороны, вряд ли у нас этот самый час имеется, подозреваю, фрицы куда раньше подгребут. Главное, чтобы они дозор по сторонам от натоптанной нами тропки не пустили, тогда все наши ухищрения до одного места. Опытный егерь или фронтовой разведчик нашу маскировку с пяти метров расколет, если вовсе не с десяти…
Ознакомительная версия.
