— Вам это не по нутру?
— О, что вы, синьор неизвестный, дело лишь в размерах платы… хотя, скажу откровенно, кровопролитие меня не прельщает. Не оттого, что я так уж опасаюсь адского пламени, а по причинам более приземленным. Я, знаете ли, неплохо устроился и без кровопролитий — налаженное предприятие, не ограничивающееся этим домиком, устойчивый заработок, в общем, что-то вроде старого торгового дома. А убийство всегда чревато… и перемещает человека в какую-то иную категорию, где заново придется осваиваться. Следовательно, вознаграждение должно быть достаточно большим, чтобы компенсировать все возможные неудобства…
— Вас это, возможно, разочарует, но убивать нам никого не нужно, — сказал Пушкин. — Пока что… Нас в первую очередь привлекает ваше положение человека, наверняка знающего все ходы и выходы, всех и вся.
— Ах, вот оно что, — нимало не удивившись, сказал пленник. — Вы, значит, шпионы? Не смущайтесь, господа, ремесло опять-таки житейское, во Флоренции столько разнообразнейших шпионов, что вы нисколечко не будете бросаться в глаза… — И он ухмыльнулся с самым плутовским видом. — У шпионских дел есть одна весьма привлекательная стороны: дело всегда идет о хороших деньгах…
— Деньги будут, — сказал Пушкин.
Он полез в карман, выгреб оттуда все золото, сколько его нашлось, придвинул кучку монет к собеседнику.
— Я так понимаю, это задаток в счет будущих теплых отношений? — осведомился тот.
— Именно.
Тот блеснул великолепными зубами:
— А если я пообещаю вам луну с неба, а сам скроюсь с вашими дукатами?
Теперь усмехнулся и Пушкин:
— Чтобы потом корить себя за то, что удовольствовались такой мелочью, когда вас ждала сотня-другая дукатов?
Барон грозно добавил:
— И чтоб потом прятаться от нас до скончания века? Не стоит того кучка золотых…
— Я пошутил, господа, — безмятежно сказал синьор Лукка. — Вы, быть может, и удивитесь, но разговариваете сейчас с потомком благородного рода ди Монтеньякко, на законнейших основаниях обладающим фамильным гербом: в черном поле пришитая зеленая гора о трех вершинах, поддерживающая серебряного льва. Увы, древность рода еще не означает, что фамильный герб непременно сопряжен с фамильной сокровищницей. Предки были, как ни прискорбно, безалаберны: то не на того претендента на трон ставили, то не на ту карту. Вот и приходится их потомку зарабатывать на жизнь чем придется… Но, не сомневайтесь, вы имеете дело с человеком благородным, привыкшим честно отрабатывать плату.
— Рад слышать, — сказал Пушкин.
— Что вас интересует? Придворные тайны, арсенал, армия и флот, торговые секреты?
— Тайные общества, — сказал Пушкин.
Лицо Лукки омрачилось.
— Самый тяжелый случай, — сказал он тихо. — О, я не хочу сказать, что не возьмусь за такое дело… но плата будет по высшему разряду. Очень уж рискованно. Все эти карбонарии, революционеры, заговорщики — решительная публика, нож и пистолет пускают в ход так же легко, как мы с вами режем жаркое или откупориваем бутылку. Чуть только заподозрят, что к их тайнам подбираются — жди беды правый и виноватый. Дорого встанет…
— Вы меня не поняли, — сказал Пушкин. — Нас интересуют другие тайные общества, не имеющие отношения к революциям и покушениям на монархов. Другие, понимаете?
Вмешался нетерпеливо ерзавший барон:
— Да что тянуть кота за хвост… Чернокнижники, колдуны и прочая публика. Только не говорите, что ничего об этом не слышали, коли уж знаете все и вся…
Настала долгая томительная тишина. На какой-то миг показалось, что разбойник вот-вот расхохочется им в лицо и посоветует обратиться к пользующему душевнобольных врачу. Но нет, он оставался серьезен, он стал еще более серьезен…
— Ах, вот в чем, оказывается, дело, — сказал Лукка совсем тихо. — Вы и в самом деле весьма интересные молодые люди… Коли уж, не моргнув глазом, ради этого сыплете золотом… Значит, вы не принадлежите к тем высокообразованным умам, которые считают, что наш век покончил с этими «бабкиными сказками»?
— Так уж сложилось, — сказал Пушкин.
— А вы отдаете себе отчет, господа, что ступили на смертельно опасную дорожку? Да, у вас очень серьезные лица, вы нисколечко не шутите… Да будет вам известно, это еще опаснее, нежели проникать в секреты карбонариев…
— Нам это известно лучше, чем вы думаете.
— Ну, вольному воля… Вы, господа, ухитрились заняться самым опасным делом, какое только можно вообразить.
— Хотите сказать, что ваше вознаграждение следует еще более увеличить?
Разбойник глянул на него строго и серьезно:
— Я хочу сказать, что может обернуться и так, что я откажусь от любой платы. Иногда никакие деньги…
Пушкин видел, что он говорит искренне. Разбойник, заранее отказывавшийся от солидного вознаграждения, представлял собой зрелище, мягко говоря, не вполне обыденное. Это-то как раз и доказывало, что иметь с ним дело, безусловно, стоит: мошенник посулил бы взяться за все, что только душе угодно…
— Будем надеяться, что до того, что вы имеете в виду, не дойдет.
— Что вас интересует?
— Должен признаться, я этого сейчас не знаю и сам, — сказал Пушкин. — Я очертил вам круг наших интересов, вот и все. Вы узнайте все, что только удастся узнать в кратчайшие сроки. Общая картина, если можно так выразиться. В случае, если нас заинтересует что-то конкретное, я так и скажу… а вы вправе будете отказаться, если испугаетесь…
— Потомок ди Монтеньякко ничего не боится, — с достоинством и некоторой обидой произнес Лукка. — Я всего лишь имею в виду, что существуют ситуации, когда здравомыслящий человек сочтет нужным вовремя отступить. И это не имеет ничего общего со страхом. Общая картина, говорите вы… Сто дукатов не будет слишком обременительной платой?
— Не думаю, — сказал Пушкин. — Вот только…
— О, не беспокойтесь! Я не привык ничего выдумывать и денег зря не беру… Могу я попросить назад свое оружие? Если вы пожелаете вернуться в город, карета к вашим услугам…
…Когда они вошли в свой апартамент, стояла уже глубокая ночь, но Луиджи Брамболини, устроивший себе в углу прихожей импровизированную постель, моментально проснулся, запалил свечу и, зевая, осведомился:
— Господа приятно провели время?
— Приятнее некуда, — сказал барон.
— Рад за вас… Ваш дядюшка, господа, особенных хлопот не доставил. Поначалу он и в самом деле порывался куда-то бежать, ссылался на срочные дела, доказывал, что вы ему вовсе не родственники, даже не земляки, что он — кукольник… но я поступил в полном соответствии с вашими указаниями, и он смирился. Сейчас почивает. И вот что еще, господа… — Малый состроил крайне озабоченную физиономию. — Вечером возле меня крутился какой-то тип, расспрашивал о вас — давно ли я вас знаю, чем вы занимаетесь и долго ли намерены оставаться во Флоренции… Одним словом, подавай ему все, что знаю. Я ему сказал чистую правду: что в услужении у вас всего несколько часов и знаю о вас не больше, чем про обратную сторону Луны… Субъект неприятный, как попавшая в ковшик с молодым вином жаба.
