Ознакомительная версия.
— А почему ты ничего не пил? — засуетился Бирсу.
— Машину ещё надо разгрузить, — напомнил Феликс.
— Не волнуйся, всё уже сделано, давай закрепим нашу дружбу, — предложил Бирсу Акиев, делая шаг к бару.
Если я сейчас ещё и выпью, подумал Феликс, то точно умру заживо.
— Извини, дорогой, надо ехать, — отказался он, меняя картонное выражение лица на лёгкую учтивость. Он вдруг подумал, что неспроста за ним увязался «Nissan». Если это шариатская стража, то об этом ни в коем случае нельзя говорить. Старик испугается и сдаст меня с потрохами. — Если ты не против, я поеду. Дорога дальняя.
— Жаль! — хлопнул в ладоши Бирсу Акиев, словно давая кому-то знак. — Если привезёшь ещё и завтра, заплачу в полтора раза больше.
— Нет, спасибо, — поспешил ответить Феликс, вздрогнув от хлопка. — Опасно стало. — Он едва не брякнул: «Война на носу», но, видать, Бирсу Акиев и сам был в курсе дела, потому что многозначительно закивал:
— Опасно будет через три дня. Но я на тебя крепко надеюсь. Сейчас на границе никого проверять не будут, чтобы не вызвать подозрения у ваших.
— Нет, нет! — поспешней, чем надо, открестился Феликс.
Он снова сделал своё лицо невозмутимым, как скала. Но это уже не имело никакого значения, словно время маскарада прошло. Сейчас я сяду в машину и уеду, подумал он, и моя контрабанда станет историей, я её забуду через полгода, как дурной сон. Впереди меня ждут Гринёва и «военный отдел».
— Ну смотри, дорогой, если надумаешь, я всегда дома.
— Спасибо, — отозвался Феликс, поднимаясь. — Я пойду?
— Счастливо, дорогой! — разрешил Бирсу Акиев.
Вот тут-то Феликс и вздохнул с облегчением, поверив, что всё обошлось.
Машину действительно разгрузили и даже смахнули с неё дорожную пыль. Впрочем, отпечатки детских рук оставили в знак напоминания, что это за страна.
На прощание Бирсу Акиев сказал:
— Обратно этой же дорогой не езжай, езжай вдоль реки, она выведет тебя на трассу.
— Спасибо, — ответил Феликс и мысленно перекрестился.
Похоже, что на этот раз ему действительно повезло.
* * *
До Грозного, то бишь Жовхара, он добрался без приключений. Клонило, правда, ко сну, и он пару раз прикладывался всё к тому же кофе, поддерживая «заряд». Несколько раз ему казалось, что его пасут, тогда он останавливался и делал вид, что оправляется на обочине. Однако всё обошлось, и он окончательно уверовал в успех дела и даже посмеялся над своими страхами. Теперь можно расплатиться с Рашидом Темиргалаевым и забыть его, как дурной сон, хотя Рашид Темиргалаев не тот человек, который упускает свою выгоду. Наверняка придумает какую-нибудь пакость, чтобы доить меня до самой смерти, но это уже детали. Ничего, ничего, и на него найдётся управа, думал Феликс, подъезжая к гостинице «Спожмай», где были аккредитованы большинство западных журналистов. Это была, конечно, не «Арабская башня» в Дубае, но тоже нечто оригинальное, построенное на волне эйфории, не в виде паруса, в виде лотоса. Вот что нравилось Феликсу в Имарате Кавказ — новизна, бьющая в глаза, и он, подталкивая животом стеклянную дверь, всегда с восхищением думал о «новой свободе». А когда вошёл в холл, то был неприятно поражён: холл был забит журналистской братией под завязку. Слетелись на мертвечину, с неприязнью решил Феликс, потому что всё ещё надеялся, что его репортажи будут своего рода сенсацией, а здесь каждой швали по паре, а то и по три. Все были возбуждены и слегка навеселе. Пахло рестораном, виски, дорогими сигаретами и духами.
К нему тут же подскочил Джон Кебич, с которым они были знакомы ещё по Англии, когда Феликс стажировался в таблоидах и только входил в журналистские пенаты:
— Феликс! И ты здесь?!
Казалось, он рад без меры и говорил всем своим видом: «Вот с кем я сегодня налакаюсь!» Джон Кебич был славен тем, что умел надираться в любых, даже самых невероятных ситуациях. Рассказывали, что он умудрился напиться до поросячьего визга во время штурма Аллепо. И всё бы ничего, если бы он шёл вместе с правительственными войсками, а ведь он был на стороне повстанцев и рисковал безмерно. Недаром говорят, что пьяницам и дуракам везёт. Как ему удалось унести ноги, одному богу известно, и почему его до сих пор держат в «Дейли Телеграф», оставалось большущей тайной даже для самого Джона Кебича. Должно быть, он умел делать что-то так, чего другим журналистам не удавалось, или у него была своя планида в виде «волосатой руки», которая вела его по ухабам журналистской судьбы. Бог его знает, порой задумывался Феликс, кто его курирует, ведь Джон Кебич работает в «русском отделе», а там дураков не держат и за красивые глазки не любят. Значит, с ним надо быть осторожным, языком не ляпать и не расслабляться. Тем не менее, Джон Кебич свежий, как огурчик, стоял перед ним, держа в правой руке бокал с виски, левую засунул в карман широченных летних брюк за полторы тысячи долларов, расплывался в улыбке и покачивался с носков на пятки.
— А где мне быть? — удивился Феликс и почувствовал, как в лицо ему дышит ехидная усмешка.
Он подумал, что по сравнению с денди Джоном Кебичем вид у него не очень презентабельный, как раз то, что надо для контрабандиста: пиджак мятый, выпачкан в кофе и шоколаде, рубашка, жеванная коровой, галстук похож на удавку, туфли перепачканы чеченской пылью, но, тем не менее, англичанин счёл нужным заявить о своём знакомстве с ним на весь холл. Кое-кто даже на них оглянулся, ожидая от Кебича очередного скандала.
— Ну раз ты здесь, дело точно выгорит! — В знак удачи он приложился к бокалу.
Что бы это значило? — удивился Феликс, хотя в случае с Джоном Кебичем удивляться было нечему: любил Кебич покуражиться, и глаза у него для этого были соответствующие — светлые, почти белые, с серой окантовкой. Они выражали скрытую угрозу и заставляли держаться с Джоном Кебичем настороже.
— Ты о чём? — Феликс прикинулся, что не понимает прямолинейных намёков.
Он был типичным англичанином: с породистой челюстью, высокий, узкоплечий и рыжий, а ещё крайне самоуверенный и нахальный. Феликсу иногда почему-то так и хотелось заехать ему в эту самую челюсть и посмотреть, как Джон Кебич запоёт. Было у него такое метафизическое желание, но, естественно, он его не осуществлял, а заталкивал по Фрейду — в глубь себя. Нельзя было бить союзника, даже если он тебе не нравился. Мало ли кто мне не нравится, успокаивал Феликс себя: «Спокойно, Бонифаций, спокойно, и на твоей улице будет праздник».
— Пойдём выпьем, — предложил Джон Кебич. — Там Виктор Бергамаско из «Эль-Мундо». Помнишь Виктора?
Он говорил на иностранный манер, делая ударение на букву «о», и светлые глаза оставались пустыми, как две лужи на обочине под зимним небом.
Ознакомительная версия.
