Артем Рыбаков - Переиграть войну! В «котле» времени

— Что с мостом делать будем? — спросил я.

— Взрывать! Вот, смотрите сюда, — и командир развернул карту. — Колонной. Не прячась, проходим по этому шоссе и пересекаем трассу Радошковичи — Слобода. Сворачиваем вот здесь на проселок и уходим двумя группами на минирование. Одна работает тот мост, что вы разведали, вторая — вот этот, у Паперни.

— Но мы же, что там и как, не знаем? — удивился Люк.

— Пока первая группа до моста будет добираться, с тобою во главе, кстати, мы проведем доразведку. И очень хорошо, что вы с Ваней насчет замедлителей сообразили. У Бродяги была мысль мобильники приспособить, но ночью без паяльника и инструментов это сложновато сделать будет.

— А вы как, связь с Центром наладили? — поинтересовался я.

— Требуют личной встречи, но хоть частоты для связи дали, — вместо командира ответил мне Шура-Два.

— А как же мы на встречу выйдем, если из этого района уходим?

— Будем думать. Кто же знал, что в Белоруссии с лесами так плохо. Небось сам по книжкам помнишь: «Форест, форест, форест. Ви аре ин зе миддле оф зе форест. „Вериз зе вэй то зе Москоу?“ — фашистская гадина аскед…» — процитировал Бродяга старый анекдот.

— О, кстати, о гадинах! — вспомнил я. — Шур, ты с танкистом не побеседуешь, а то что-то он слишком любознательный, хоть и головой стукнутый. Его Док как раз сейчас осматривает.

— Посмотрим, побеседуем.

— Ну, вот и решили. Еще раз: Тоха — ты, как раненый, идешь сейчас спать. Полтора часа. Ты, Люк, — тоже. Потом комплектуете заряды и пакуете их в рюкзаки. Я как раз обсчитаю первый мост, благо чертежик есть. Ты, Шура, — говоришь с окруженцем. Общее построение — в два ровно. Все понятно?

— Да.

— Выполняйте.

«Начальнику оперативной группы YYY унтерштурмфюреру СС Бойке.

Направляю вам для ознакомления рапорт коменданта Заславльского гарнизона оберстлейтенанта фон Хорна.

Обращаю ваше внимание на то, что уничтоженная группа парашютистов-диверсантов имела своей целью выдвижение в район Лагойска. Таким образом, не исключается, что конечной их целью являлось соединение с группой, ранее совершившей ряд диверсий и нападений на солдат вермахта в районе Заславль — Боубли. Учитывая отсутствие у уничтоженной группы минно-взрывных средств и наличие радиостанции, можно предположить, что ее целью являлось не проведение диверсий, а обеспечение связи между разыскиваемой нами группой и вышестоящим командованием.

Анализируя имеющиеся у нас сведения, можно предположить следующее:

1) Разыскиваемая нами группа диверсантов-сотрудников НКВД в настоящий момент не имеет радиосвязи с командованием.

2) Тем не менее, они сумели вызвать себе подкрепление и радиста, а это значит, что передача ими информации осуществляется преимущественно через агентурно-разведывательную сеть, заранее оставленную перед отходом Красной армии. Указанный способ связи не может быть использован для быстрого обмена информацией и оперативного получения указаний.

3) Разыскиваемая группа представляет ценность для командования Красной армии.

4) Разыскиваемая группа обладает информацией об агентурно-разведывательной сети НКВД, с помощью которой может поддерживать связь с командованием.

5) Учитывая некоторые обстоятельства проведения диверсий (подрыв моста в дер. Боубли), можно предположить также и то, что руководство группы осведомлено о местах закладки фугасов в важные объекты.

Ввиду вышеизложенного можно считать, что мы имеем дело с группой опытных диверсантов НКВД, выполняющих специальное задание командования Красной армии, поэтому

ПРИКАЗЫВАЮ:

1) Присвоить операции по розыску группы диверсантов НКВД оперативный псевдоним „Медведь“.

2) Сформировать отдельную группу по координации действий по делу „Медведь“. Для чего выделить опытных, знающих особенности данной работы, сотрудников.

3) Для выявления контактов по линии агентурно-разведывательной сети противника ориентировать вспомогательную полицию и сеть осведомителей на местах.

4) Командирам воинских частей и подразделений вермахта дано указание об оказании вам всей возможной помощи.

5) Обо всей информации по делу „Медведь“ докладывать мне ежедневно.

Отойдя от Фермера, я направился к Доку. Он, по своеобычной манере шутить, как раз объяснял своему новому пациенту мрачные перспективы его дальнейшего существования без его, Дока, помощи и поддержки. Да уж, умеет Серега повысить настроение, нечего сказать. И ведь с самым серьезным лицом говорит, сам поневоле поверишь.

— Ну, что тут у вас? — поинтересовался я, присаживаясь рядышком.

— Всего понемногу, — ответил Док. — Но организм крепкий, жить будет.

— Плохо, но недолго?

— А это — уж как планида сложится. — Док всегда отличался завидным оптимизмом и словоохотливостью. — И плохо может быть, и недолго, а может и по-другому выйти. Ну, моя работа закончена, пойду ребят гляну.

Собрав свой инструментарий, Док неторопливо удалился.

— Да, повезло вам, товарищ лейтенант, в хорошие руки попали. Док у нас специалист серьезный.

— Не уверен.

— В чем, простите? В том, что он специалист, или в том, что руки у него хорошие?

— Да, за доктора — спасибо, он действительно врач неплохой. Только я не его руки имел в виду.

— Да? А чьи же тогда? Вы, случайно, не товарища старшего лейтенанта имеете в виду? Чем же он вам не понравился?

— Простите, но я и вас не знаю совсем, отчего ж мне с вами откровенничать?

— А придется, товарищ лейтенант. Посмотрите-ка сюда…

И я протянул ему свой «проездной» — пенсионное удостоверение, выписанное в свое время по линии МВД. Некоторые не соответствующие времени особенности текста были прикрыты (как бы случайно) карточкой-заместителем на получение табельного оружия. Это тоже имело свой смысл — на печати были слова — «Комитет государственной безопасности по г. Москве и Московской области», причем слово «Комитет» было мною предварительно слегка смазано и практически не читалось.

Все это в свое время производило хорошее впечатление на сотрудников ДПС и ППС. Были основания думать, что и здесь это может пригодиться. В пенсионном удостоверении пришлось аккуратно обрезать «лишние» детали на фото так, что там осталось только лицо и воротник форменной рубашки. Понятно, что никакой проверки спецами (да и просто внимательными людьми) этот документ не выдержит (да и не было в то время ТАКИХ документов), но на неподготовленного человека, да еще и не при очень хорошем освещении впечатление должно произвести.

— Главное управление внутренних дел города Москвы. Майор… — лейтенант бледнел на глазах. — Товарищ майор…

— ЗДЕСЬ у меня другое звание. Капитан госбезопасности. Я думаю, вы понимаете, почему я не предъявил вам другое удостоверение личности? Номер личного оружия видели?

— Да, товарищ ма… капитан госбезопасности.

— Полюбуйтесь. — Из подмышечной кобуры вынырнул «стечкин». — Номер соответствует?

— Да.

— Лицо на фото — на оригинал похоже?

— Похоже.

— Можно считать, что мое представление вам состоялось. Теперь позвольте ваши документы.

— У меня их нет, товарищ капитан госбезопасности. Полицаи отобрали…

— Тогда на каком основании вы представляетесь лейтенантом? И откуда я могу знать, что вы действительно Федор Скороспелый? Мне теперь что — в немецкую полицию обратиться, дабы они удостоверили вашу личность?

— Так вот же форма, товарищ капитан госбезопасности! Вот и петлицы…

— У нас на половине отряда — форма, похожая на немецкую, — так мы что ж теперь — немцы?

Вопрос поставил лейтенанта в тупик. Он явно запутался.

«Погоди, то ли еще будет!» — злорадно подумал я.

— Хорошо. Примем ваши слова на веру. Возможно, вы — действительно тот, кем называетесь. Тогда — вопрос по существу. Каким образом вы оставили противнику военную технику? Да еще в практически исправном состоянии?

— Нам накатник пробило! И стрелять мы не могли…

— Из пушки — возможно. А пулеметы? Там-то что пробило? Да и передвигаться танк мог вполне. Почему вы не использовали эти возможности?

— Не знаю, товарищ капитан госбезопасности! Я сознание потерял!

— И так, без сознания, в деревню пришли? В десяти километрах от места боя?

Лейтенант аж взмок. Аргументов в свою защиту у него явно не было.

— Так меня же полицаи били!

— И при этом ничего серьезного не повредили? Внешне — согласен, выглядит впечатляюще. А вот наш врач говорит, что для жизни ничего опасного нет. Как же так?