Хозяин таверны — меланхоличный, полноватый блондин с круглым бородатым лицом, одетый в рубаху из плотного беленого полотна и темно-коричневый кожаный фартук, — стоял, положив пухлые белые руки на темно-коричневую, почти черную стойку. Справа от него выстроились трехъярусной пирамидой глиняные кружки емкость грамм в четыреста, а слева было широкое деревянное блюдо с хлебом, нарезанным тонкими ломтиками. На полу справа от него находилась дубовая бочка емкостью литров триста, наверное, с пивом. Стойка была покрыта тонким, едва ощущаемым слоем жира.
Я толкнул по ней медную монету, даут, равный двум пфеннигам, и сделал заказ:
— Две кружки.
Тавернщик небрежным жестом как бы смел монету со стойки, после чего взял с верхушки пирамиды две глиняные кружки.
Я — человек знатный, поэтому ждать не обязан. Заказ принесут туда, где сяду. Расположился напротив длинного и худого мужчины с вытянутым, лошадиным лицом, на котором коротко подстриженные, густые, светлые усы напоминали щетку. Одет в черный дублет, недорогой, без украшений, но чистый. У меня есть теория, что неряха никогда не сделает чисто работу, на выполнение которой есть всего одна попытка. Чем-то этот мужчина напомнил мне Хайнрица Дермонда, любителя двуручных мечей. Его кружка была почти пуста. Давно, наверное, сидит. И здесь, и без денег. На меня он посмотрел с деланным равнодушием, но длинные пальцы на коричневой рукоятке кружки напряглись и побелели.
Тавернщик принес и поставил две кружки пива передо мной. Пены на местном пиве пока маловато. Зато недолива не бывает.
— Сеньор перекусить не хочет? — елейным голосом спросил тавернщик.
Видать, опознал меня. Его бизнес держится на умении держать язык за зубами, так что ничего страшного в этом не было. Его угодливость не ускользнула от моего визами.
— Могу быстро пожарить рыбу или порезать селедку, — продолжил тавернщик.
Сегодня постный день. Меня уже накормили соленой селедкой на завтрак.
— Не голоден, — отказался я и махнул рукой, чтобы тавернщик отстал.
Что он и сделал сразу же.
Я пододвинул одну кружку через стол к своему визави. Из второй кружки сделал пробный глоток. Напиток был так себе, кисловат, на любителя. Я поставил кружку на стол, вытер губы тыльной стороной ладони.
Мой визави допил то, что было в его кружке, после чего перелил в нее содержимое из предложенной мной. После чего молча уставился на меня. Взгляд его бледно-серых глаз не выражал никаких эмоций.
— Знаешь Свена Крюгера? — спросил я.
— Видел как-то, — ответил он. — Говорят, его нет в городе.
— А где он сейчас, не говорят? — поинтересовался я.
— Может, и говорят, но я ничего не слышал, — ответил мужчина и отпил изрядно из кружки.
Значит, врет. Впрочем, правдивый ответ мне не нужен. Я не собираюсь ехать на поиски убийцы моей невестки и любовницы.
— Привезешь его голову — получишь тысячу золотых флоринов, — спокойно, словно дело шло о рыбьей голове, произнес я.
— Именно голову? — спросил он.
— Да, чтобы убедиться, что умер именно этот человек, — ответил я. — Положишь в бочонок с мёдом для сохранности. За мёд получишь отдельно.
— Свен Крюгер наверняка спрятался, пережидает, долго надо будет искать, а на это нужны деньги, — глядя поверх кружки, которую держал у рта, произнес мой визави.
Я достал из кармана и положил на стол перед ним мешочек с монетами:
— Здесь двадцать даальдеров на дорожные расходы. Срок — месяц. Если не уложишься, поищу другого, более расторопного.
Он сгреб мешочек под стол, после чего отпил большой глоток пива и произнес:
— Постараюсь управиться. У меня еще одно условие.
— Какое? — спросил я.
— Возьмите меня в следующий поход, — ответил мой визави.
Теперь было понятно, почему он не спросил, куда прийти за вознаграждением.
— Морской болезнью не страдаешь? — задал я вопрос, потому что не хотел его брать.
— Не знаю, — честно признался он и допил залпом содержимое своей кружки.
Его честность мне понравилась.
— Хорошо, — согласился я.
Опытный боец не помешает. Вдруг придется врукопашную схватиться?!
— Месяц, — напомнил я, вставая, и пошел на выход.
Перед дверью обернулся и увидел, как наемный убийца переливает початое пиво из моей кружки в свою. Наверное, и мёд съест, после того, как вынет из него голову.
44
Голова с медом была доставлена ко мне домой через двенадцать дней. Ее обмыли и показали Маргарите ван Баерле, опознавшей Свена Крюгера. Я передал тысячу золотых флоринов исполнителю, которого, словно бы в насмешку, звали Йорг Кляйн (Маленький). Где он нашел убийцу моей невестки и как добрался до головы, я не спрашивал. И Рита не спрашивала, кто принес ее. Известила сына, что убийца его жены мертв, после чего приказала голову сжечь, а пепел выбросить в канал. При этом я уверен, что она была безмерно благодарна Свену Крюгеру. Маргарита ван Баерле так ненавидела Женевьеву, что ни разу не говорила о ней со мной. В отличие от своей дочери, которая поливала невестку грязью при любом удобном и не очень случае.
Ян ван Баерле не сильно огорчился, что отомстил не он. Нога зажила. Он уже ходил без трости, но немного прихрамывал, поэтому редко покидал дом. Чтобы ему было не скучно, сестра часто приходила в гости с подругами. В последнее время ее подругами стали исключительно девушки на выданье из хороших голландских семей и все, как одна, страшненькие. Наверное, чтобы я не заинтересовался. Не знаю только, почему она думала, что брат заинтересуется?!
Желая избавить Яна ван Баерле от некрасивых девиц, взял его в следующий поход. На корабле офицеру много ходить не надо. Когда шурин был на вахте, ему приносили из моей каюты плетеное кресло-качалку. Иногда я составлял ему компанию.
Однажды, когда был виден остров Уайт, Ян ван Баерле сказал, глядя в ту сторону:
— Лорд Стонор говорил, что ему очень понравилась Женевьева.
— Она всем мужчинам нравилась, — произнес я.
— У тебя было что-нибудь с ней? — спросил шурин, глядя на носы своих черных сапог.
— Так ли это важно?! — молвил я. — Ты был счастлив с ней, и она была счастлива с тобой.
— Нет, она все время упрекала, что я не люблю ее, — возразил он.
— Чтобы ты почаще говорил, что любишь ее, — подсказал я. — Она была очень не уверена в себе, как женщина. Отсюда и такая жадность к вниманию мужчин. Тебе надо было поколотить ее пару раз. Тогда бы она поверила в себя.
— Правда?! — удивился Ян ван Баерле. — А я боялся ударить ее.
— Поэтому она и не считала себя твоей, — сказал я. — Ты должен сломать женщину. Иначе она сломает тебя и не простит тебе этого.
— Странно! — печально улыбаясь, произнес он и сделал типичный глупый вывод: — Женщины — загадочные существа.
Так кажется, если у тебя ума столько же или меньше, чем у нее. Если больше, загадочным становишься ты. Впрочем, иногда я соглашался, что женщины непонятны. Когда хотел сэкономить деньги.
Испанские корабли мы встретили немного южнее устья реки Дору, на правом берегу которой расположен город Порту. Это были три галеона водоизмещением тонн по четыреста. Дул свежий «португальский» норд, и они шли курсом крутой бейдевинд со стороны океана к берегу. Скорее всего, направлялись в Порту. Один корабль заметно отставал.
Заметив фрегат, курс не изменили. Видать, в их планы не входило нападение на голландский корабль, что мне показалось странным. За несколько дней, что мы шли сюда, испанцы вряд ли признали независимость Северных провинций и подписали с ними мирный договор. Тем более, что появился еще один игрок — Франсуа, герцог Алансонский и Анжуйский, которого Генеральные штаты признали своим сувереном и «Протектором свободы Нидерландов». По слухам, тип очень чванливый и взбалмошный. По крайней мере, так мне его охарактеризовал Филипп ван Марникс, когда я отвозил князю его долю с призов. Сам Вильгельм Оранский помалкивал о своем новом суверене, оправдывая свое прозвище Молчун. Мне только непонятно было его нежелание самому становиться независимым правителем. Впрочем, на тех условиях, что князю Оранскому предлагали буржуины, я бы тоже отказался. Может, князь надеялся, что герцог Франсуа умерит аппетит своих новых подданных, а потом можно будет его отодвинуть? Тогда он сильно ошибался. Француза легче отодвинуть от женщины, чем от — перечисляю по степени важности — обеда, денег, власти.
