class="p">
Гатчина
Вообще-то официальной резиденцией Императора Всероссийского считалась Гатчина — туда он перевёз семью, там проводил большую часть времени, и там же устраивал официальные церемонии, включая приём министров и послов иностранных держав.
Но… резиденция есть резиденция — придворные, толпы народу, дела, дела, дела…Александр же, страстный рыбак и любители пикников на природе, хоть и любил Гатчину, но порой тяготился этой державной суетой. И для отдохновения души он велел построить для себя своего рода дачу, или виллу в финских шхерах, близ городка Котка — куда удалялся время от времени с семьёй и проводил о несколько дней. Беспокоить государя в это время было позволено лишь по самым серьёзным поводам — да и то, личные визиты, даже самых высокопоставленных государственных деятелей исключались. Александру сообщали о возникшей необходимости, а дальше он сам принимал решение — возвращаться ему в Гатчину для встречи, или дело может обождать.
Вот и сегодня — Николай Карлович Гирс, министр иностранных дел Российской Империи, был обеспокоен до чрезвычайности. События, произошедшие несколько дней назад в африканском заливе Таджура ставили под угрозу отношения России и Франции. Третья Республик, хоть и не состояла в военном, или каком-то ином союзе с Россией — после выигранной войны с Британской Империей, во время которой сами французы потерпели довольно-таки унизительное поражение от британской эскадры у берегов Французской Гвианы) — та могла позволить себе поглядывать на прочие европейские несколько свысока.
Тем не менее, Сам Гирс, как и многие из членов кабинета, дорожил добрыми отношениями с Францией, и когда ему намекнули, что французский посол намерен, пусть и в неофициальной форме, выразить недовольство инцидентом у Сагалло, министр изрядно встревожился. Сложившуюся ситуацию требовалось срочно обсудить с Государем, но тот, как назло, как раз отдыхал в финских шхерах. Посланные же Гирсом курьеры вернулись с озадачивающим ответом: Александр, выслушав их (что происходило на дощатых подмостках, на берегу маленького финского озерца, где он восседал на складном парусиновом стульчике с удочкой в руке) ответил словами, которые, стань они известны ещё кому-то за пределами узкого круга, наверняка взбудоражили бы мировую общественность с первых полос всех крупнейших газет. «Когда русский царь удит рыбу, — сказал Александр, — европейские дела могут подождать». — и подсёк довольно крупного окунька, что привело его в совершеннейший восторг
И теперь Гирс, запершись в своём кабинете в здании Министерстве Иностранных дел, на Дворцовой площади, слева от Зимнего дворца, грыз ногти (скверная привычка, приобретённая в детские годы, во время учёбы в Благородном пансионе при Императорском Санкт-Петербургском университете, от которой он уже полвека, как пытался избавиться) и гадал, как ему выкручиваться — встреча не состоялась, а значит, объяснение с французским послом придётся как-то оттянуть, пока Государь не определиться со своим отношением к сагалльскому инциденту — именно так европейские газеты стали именовать это досадное происшествие. В самом деле: ну, ладно бы французы попросту вытолкали взашей авантюриста Ашинова и его сброд — в конце концов, официально Россия не имела к ним никакого отношения — частная инициатива, за всеми не уследишь… Так ведь нет: дело дошло до прямого вооружённого столкновения, во время которого погибли и подданные Империи и французы, были потоплены два французских боевых корабля, а третий, нёсший Андреевский флаг, получил серьёзные повреждения. Казус белли, как он есть — право же, войны начинались и по куда более пустяковым поводам…
А вот чего Николай Карлович знать никак не мог — так это того, что Император уже получил известие об инциденте — и хорошенько, обдумав полученное от министра сообщение, послал в Петербург уже другого курьера — со срочным вызовом, адресованным управляющему морским министерством вице-адмиралу Ивану Алексеевичу Шестакову, а так же графу Юлдашеву, главе созданного несколько лет назад при Адмиралтействе департамента военно-морской разведки. В приглашении было особо указано, что визит этот, вообще-то нарушающий все принятые правила, должен состояться в тайне — и даже императрица Мария Фёдоровна и дети, нередко сопровождавшие Государя в его поездках в Котку, не будут знать о нём ровным счётом ничего.
ЭПИЛОГ — 2
Российская Империя,
Великое княжество Финляндское,
близ г. Котка.
— Что, господа, англичанка опять гадит?
— Так и есть, государь. — кивнул Шестаков. — Правда, на этот раз они… как бы это поделикатнее…
— Обгадились? — ухмыльнулся Александр. — Хотя, нельзя не признать, рассудили они верно: узнай я о случившемся без ваших комментариев — уж и не знаю, чем бы дело закончилось…
Министр кивнул. Он ещё сутки назад отправил на высочайшее имя краткую записку с детальным описанием сагалльсткого инцидента, особо почеркнув роль в произошедшем английского агента. Крутой нрав царя общеизвестен, и неизвестно какое решение тот мог принять сгоряча. Зато теперь, заранее ознакомившись со всеми нюансами, он мог судить о ситуации хладнокровно, и даже не без некоторого злорадства.
— Вы правы, государь, расчёт был точный. — сказал Юлдашев. — Но, как говорят мусульмане, «Всевышний тоже строит планы, и делает это лучше всех». Англичане просто забыли, что искусство политической интриги не является их прерогативой.
— Вы, граф, сравниваете роль своего департамента с ролью Господа? — усмехнулся Александр. — Что ж, не могу не признать — в данном случае основания к этому у вас имеются.
— Граф и его сотрудники весьма тщательно продумали эту операцию. — почтительно вставил министр. — В результате англичане, сами того не желая, сыграли нам на руку: воспользовавшись сагалльским инцидентом, как поводом, мы сможем теперь придать Новой Москве статус военно-морского поста — с угольной станцией, гарнизоном, ремонтными мастерскими, словом всё, что полагается. Флот, таким образом, получит крайне удобную базу у самых ворот Красного моря — а это, позволю себе напомнить, важнейший морской торговый маршрут в мире!
А заодно — и плацдарм на континенте, который вот-вот станет предметом весьма серьёзных разногласий между европейскими державами. — кивнул Александр. — В Париже, как я слышал, уже твердят о грядущей борьбе за английское наследство в Африке!
Юлдашев при этих словах скрыл невольно проступившую улыбку. Это по его совету морской министр устроил так, чтобы номер «Ле Монитьёр», где была опубликована эта статья, попалась на глаза императору вместе с сообщением о сагалльском инциденте.
— Посольство к императору Йоханнысу уже отправлено. — продолжал Александр. — Думаю, с его стороны возражений не будет. Абиссинцы всерьёз опасаются поползновений со стороны Рима. Но когда в заливе Таджура появится база российского флота, моему итальянскому брату королю Умберто Первому придётся поумерить свои аппетиты.
Не могу с вами не согласиться, государь. — ответил министр. Юлдашев вслед за ним обозначил лёгкий поклон. Что ж, они с Щербаковым всё рассчитали правильно: Александр правильно воспринял полученные известия и далёк от того, чтобы учинить что-нибудь… опрометчивое.
— И, тем не менее, ответные меры принять надо. — Александр поднялся из-за стола (они беседовали в небольшом кабинете, на втором этаже царской «дачи») и прошёлся из угла в угол. Гости при этом попятились к двери — помещение, не рассчитанное на даже такие кулуарные встречи, было тесновато. — Весь мир должен накрепко запомнить, что безнаказанно стрелять по российскому флагу, где бы он ни был поднят, нельзя!
— Но, ваше величество, французы тоже понесли потери. –отозвался Щербаков. — Не менее полусотни убитых,
