– Ублюдок… – прохрипел тот из чужаков, которому Радлов сломал ногу. – Мы тебя достанем…
Кривившееся лицо было белым, на лбу блестели капельки пота. Соратники асишника со сломанной ногой тихо лежали лицами вниз и признаков жизни не подавали. Матей и его парни выглядели людьми, отправившимся на длительную прогулку в страну бессознательного.
– Ублюдок, – повторил обладатель серого костюма и черных очков, и в этот момент на Семена обрушилось осознание того, что он совершил.
Скромный ученый, последний раз дравшийся – точнее, получавший по носу – еще в школе, он со злобным остервенением избивал людей, ломал им кости. То, что они хотели лишить его свободы, ничего не меняло. Интеллигентный человек не должен прибегать к силе – это Радлов знал твердо.
И этот принцип, вбитый в сознание глубже, чем свая небоскреба – в почву, вступил в конфликт с очевидной необходимостью причинять боль другим.
– Э… – чувство вины, злость на самого себя, запоздалый страх – все это вскипело в душе мерзким на вкус варевом. Семену одновременно захотелось ударить кого-нибудь, выпить чего-нибудь покрепче и заплакать.
– Ублюдок… – простонал асишник со сломанным коленом в третий раз, а его приятель, лишившийся сознания после удара о стену, зашевелился.
Это стало последней каплей. Семен метнулся к надувной койке, схватил рюкзак и с нечленораздельным воплем метнулся наружу. Взлетел по лестнице, едва не сбив мужика с пакетами в руках. Дверь распахнулась, и он вылетел в полумрак холодного майского вечера.
В голове билась одна мысль – поскорее убраться подальше от этого ужасного места.
Огляделся и побежал налево, на первом же перекрестке повернул и понесся, не разбирая дороги. Проскочил еще одну улицу, пошире, и водитель за рулем фиолетового «Форда» едва успел нажать на тормоз, когда перед капотом пронеслась стремительная тень.
Семен вихрем промчался мимо огромной телевизионной башни. Не обратил внимания ни на ползающих по ее гладким бокам огромных черных младенцев, ни на раскинувшееся у подножия маленькое кладбище.
Он бежал так, как не бегал никогда в жизни. Прохожие на улицах Жижкова с удивлением смотрели ему вслед.
Замедлил шаг Радлов метров через пятьсот, хотя усталости так и не почувствовал. Просто немного успокоился и осознал, что на медленно идущего человека обращают куда меньше внимания, чем на бегущего сломя голову. Осмотревшись, понял, что находится на улице Чайковского, и что впереди на фоне темневшего неба выделяется поросший лесом огромный холм.
Почему-то в этот момент он показался Семену самым безопасными местом во всей Праге.
– Туда, – пробормотал он. – Вряд ли на деревьях развешены камеры, а в землю врыты сканеры…
Через пару сотен метров Радлов миновал небольшой костел, посвященный, если верить указателям, Святому Прокопу. Перешел широкую улицу с трамвайными путями и зашагал прямо к холму.
Постепенно темнело, в холодной вышине зажигались звезды. Узенькая улочка, совершенно пустынная, вела под уклон.
– Эх, а пистолет я забыл… – вспомнил Семен, когда громада холма открылась во всей красе. – Ладно, обойдусь как-нибудь и без него.
Возникло искушение зайти в небольшой бар, вывеска которого сообщала, что тут наливают пиво «Вельвет», выпить кружку-другую. Но Радлов отогнал глупую мысль и решительно затопал через железнодорожные пути.
Склон холма оказался крутым, но для историка, прошедшего трансформацию, это не стало проблемой. К моменту, когда выбрался на дорожку, Семен даже не запыхался.
Дорожка, как и заросли вокруг нее, выглядела заброшенной. Асфальт покрывали трещины, валялись ветки и листья. Кусты и деревья много лет росли как им угодно, не зная руки садовника.
Поднявшись на вершину, Радлов вышел к огромному старинному зданию. Обогнув его, обнаружил статую всадника, расположенную на постаменте из светлого мрамора. Подойдя вплотную, заметил, что кое-какие детали на брюхе жеребца хулигански натерты и поблескивают в полумраке.
Сам всадник, державший в руке здоровенную булаву с шипами, выглядел мрачным и задумчивым. Взгляд его единственного глаза был обращен в сторону железнодорожного вокзала, второй укрывался под повязкой.
– Ян Жижка, – прочитал Семен на бронзовой табличке. – Как же, помню, помню. Именно на этом холме он и раздолбал каких-то крестоносцев…
Прямо над табличкой на постаменте красовался герб Чешской республики – лев с двумя хвостами и щитом на боку. На щите располагался крест, а зверь мог похвастаться могучими половыми признаками. Судя по их положению и оскаленной пасти, хищник был готов на многое.
Здание и монумент казались обломками прошлого века, неведомо как уцелевшими в бурных водах двадцать первого. В Евросоюзе, где национальная гордость считалась чем-то постыдным, старались не особенно вспоминать о том, что Европа когда-то состояла из множества независимых стран. Поэтому статуя, забытая всеми, кроме хулиганов, ветшала на вершине холма.
При взгляде на нее Семен ощутил, как сердце защемило от тоски. Развернувшись, подошел к ограде, ограничивающей площадку перед монументом. И замер, очарованный открывшимся видом.
Далеко-далеко на западе, на фоне оставшейся над горизонтом оранжевой полосы заката, неправдоподобно четко выделялся Пражский Град. Торчали башни собора Святого Вита, ниже во мраке скрывались красные крыши Малой Страны. Скорее угадывалось, чем было видно палевое полукружье защитного купола. Сиял подобно гигантскому светляку главный вокзал, названный в честь Вудро Вильсона. За ним Вацлавская площадь напоминала вытянутый судок с разноцветными бликами. Нове Место было залито огнем рекламных баннеров. Выдавалась остроконечная крыша ратуши, обозначая центр старого города.
– Ладно, – проговорил Радлов, – надо подумать, что делать дальше. Не торчать же тут до поздней ночи…
Негромкий звук, раздавшийся из-за статуи, заставил его повернуться. Из-за постамента вынырнула темная фигура, еще две появились с той самой дорожки, откуда не так давно пришел Семен. Измененное зрение позволило разглядеть детали – пистолеты в руках, уверенные, гибкие движения.
– Господин Радлов, будьте благоразумны, – сказал один из чужаков, маленький, тощий и широкоплечий, точно бабуин. – Вы покалечили нескольких моих людей. Понятно, что мне очень хочется пустить в ход оружие. Но если вы сами пойдете с нами, то обещаю – мы пальцем вас не тронем.
– С чего такая доброта? – чувства, еще недавно терзавшие душу, растворились без следа. Накатила апатия. Семен осознал, что невероятно устал. Что последние несколько дней, за которые он пережил больше, чем за предыдущие десять лет, вымотали его до предела.
