Он вышел на палубу и увидел, что лорд Клеб, в сером, как голубиное крыло, льняном костюме, который он обычно надевал для путешествий, уже стоит на корме, готовый спуститься в катер. На ногах лорда были расшитые бархатные туфли. Сердитым шепотом он отдавал стюарду последние распоряжения относительно кормления и ухода за Чингизом. Туззи отвел его в сторону и рассказал о своем плане по возвращению ста тысяч долларов.
— Что же, старина, стоит попробовать, — сказал Клеб. — Но мне кажется, нам следует ожидать некоторого сопротивления со стороны Поллюса. Думаю, ему это совсем не понравится.
— Ну и что? — спросил Туззи. Одним небрежным движением руки он смахнул сопротивление Поллюса с палубы прямо в Средиземное море. — У нас будет кейс. Хочет его забрать, пусть платит, а то кейс уйдет к другому. — Туззи радостно засмеялся, с энтузиазмом схватил Клеба за плечо и начал его массировать.
Клеб в панике поглядел на смятый пиджак и отступил от Туззи на безопасное расстояние.
— Хорошо, хорошо, я уже сказал, что ты можешь попробовать. Сам знаешь, для нас любая сумма имеет значение. Но советую сказать ему об этом только тогда, когда кейс будет у тебя в руках, а сам ты будешь на борту яхты в полной безопасности. Понимаешь о чем я, старина? А то эти корсиканцы такие взрывные.
— Что ты сказал? Они кого-то взорвали?
Клеб вздохнул. Как приятно будет провести хоть несколько дней в стране, где люди говорят по-английски или хотя бы на том языке, который нынче называют английским.
— Никого они не взрывают, старина. Эти корсиканцы очень горячие, то есть легко возбуждаются. Ну, вспыльчивые, понимаешь, тьфу, как же тебе объяснить?
— А! — сказал Туззи. — Vulcanico.
— Да, именно так, это я и хотел сказать. Ну ладно, старик, мне пора лететь. Удачи, или, может быть, мне надо сказать buona fortuna?[86] — Клеб подошел к борту и уже занес ногу, чтобы спуститься на катер.
Позади него Туззи воскликнул звучным баритоном:
— Я буду считать дни до твоего приезда!
Святой Иисус на небесах, подумал Клеб, взмахнув на прощанье сигаркой и спускаясь по трапу на катер, и что за привычка все превращать во второсортную оперетту?
Туззи заказал стюарду кофе и велел позвать Бенито.
— Дон Туз, я готов!
Дородный молодой крепыш встал перед Туззи, выпячивая вперед широкую грудь. Туззи поморщился, взглянув на надпись, красовавшуюся у него на футболке: Per favore, non mi rompere I coglioni! Она вызвала болезненные воспоминания. К тому же такой призыв совсем не подходил к воскресному утру. В это время люди в церковь ходят, между прочим. Надо же такое написать: «Пожалуйста, не разбейте мне яйца!» Туззи даже головой потряс от возмущения. Ну и молодежь пошла, ничего не могут сами сделать правильно. Он отправил Бенито переодеться и отхлебнул ароматного душистого кофе. Завтра он поедет на Ибицу. Хватит, он заслужил отдых, а там его ждут испанские девочки, горячие и сладкие, как спелые фиги.
* * *
Джулиан По стоял на террасе, любуясь рассветом, заливавшим верхушки гор Великого Люберона. У него было искушение приехать в Сен-Мартин пораньше, но потом он решил воздержаться от любых действий, которые могли бы спугнуть «разносчика кейсов». Если он к тому же еще и непрофессионал, то его легко напугать. Беннетт с девчонкой наверняка уже трясутся от страха под кустом, особенно с тех пор, как Симо продемонстрировал каждому из них свое искусство пробивания пальцем деревянных предметов. Вчера он дал задание Жерару — бедняга Жерар, сколько дней он уже просидел в машине? — схватить Беннетта и девку в месте, откуда до сих пор раздавался сигнал радиомаячка. Ему также было приказано с ними особо не церемониться.
В целом мне предстоит довольно приятный день, размышлял По, в особенности после того, как формула будет возвращена, а деньги доставлены вместе со сладкой парочкой. Тогда можно будет подумать и о мести. По посмотрел на часы и увидел, что у него еще вполне хватит времени, чтобы позавтракать. Сегодня утром он доест кумберлендские колбаски из «Харродз», а потом позвонит в Париж Шу-Шу. Наверное, ей пора возвращаться. А может быть, лучше встретиться с ней в Лондоне, прошвырнуться по Оксфорд-стрит? Да, приятно планировать такие встречи. Он вернулся в дом и увидел Симо, стоящего в дверях неподвижно, как статуя.
— Доброе утро, Симо. Я вижу, ты уже нарядился для воскресного променада?
Вместо обычного костюма на японце были мешковатые черные штаны, черная футболка и черные тенниски на рифленой подошве. Это была его бойцовская униформа — брюки достаточно свободного покроя, чтобы не сковывать движения ног, рифленая подошва — для лучшего сцепления с полом. Хотя По и не ждал неприятностей от их маленькой экспедиции, Симо был всегда к ним готов. Поэтому, собственно, По и был до сих пор жив.
Симо склонил голову.
— Доброе утро мистер Джулиан. Ваш завтрак готов.
— Прекрасно! — По потрепал Симо по плечу, даже через одежду чувствуя напряженные мускулы его спины и шеи. — Полагаю, ты не согласишься разделить со мной колбаски? М-м-м, они такие вкусные!
Симо отрицательно покачал головой.
— Я позавтракал в шесть. Рис и суп мисо. Вкусная и полезная еда.
Как всегда, По почувствовал в голосе японца легкое неодобрение. Симо поддерживал своего господина во всем, кроме диеты. Конечно, если По в своем рационе полностью перешел бы на проросшие побеги фасоли, он осчастливил бы Симо, но пока По был к этому не готов. С кухни донесся запах поджаренных на гриле колбасок, и чувство вины сразу же улетучилось.
— Ты прав, — сказал По. — Я знаю, что ты прав. Но я обожаю колбаски.
С этими словами он уселся за стол, наслаждаясь приятной прохладой льняной салфетки у горла, прозрачностью лиможского фарфора, солидной тяжестью столового серебра — удивительным, полным роскоши, привилегированным порядком собственной жизни. А говорят, что краденые деньги — горькие деньги, подумал он. Вот идиоты.
* * *
Жоржет встала задолго до рассвета, от любопытства и беспокойства она с вечера не находила себе места. Сейчас она уже точно не заснет. Она быстро оделась и отправилась в дом Беннетта, чтобы проверить, не залетела ли какая-нибудь наглая муха в дом за время ее отсутствия или не зашел ли из соседнего дома таракан? Да она умрет со стыда, если негодяи, втянувшие ее маленького милорда в неприятности, увидят, что она плохо отполировала кафельную плитку или забыла натереть паркетные полы в гостиной. Да пусть хоть сам президент придет за дипломатом — он не должен увидеть ни пылинки, ни соринки, ни грязинки! В конце концов, это не только ее честь — она отвечает за честь всей деревни.
Еще раз все хорошенько помыв, Жоржет вернулась домой, спустилась в подвал и вытащила кейс из-под гравия. Потратив еще полчаса на тщетные попытки открыть крышку, она тихо выругалась и, вздохнув, достала пасту для полировки металлических поверхностей. Еще через пятнадцать минут алюминиевый чехол кейса блестел так, что солнечные зайчики отражались от его ребристой поверхности. Она поставила кейс на кухонный стол и села пить кофе, задумчиво макая кусок вчерашнего багета в свой café сrèте[87] и следя за стрелками часов, которые медленно, но неуклонно ползли по циферблату. Какие лица будут у ее подружек, когда она расскажет им, что произошло здесь сегодня утром! А у этого придурка Папина? Да он умрет от зависти! Она чуть не рассмеялась вслух. А она-то уж торопиться не будет — им придется все сведения из нее выжимать по словечку, а самое интересное — что бы это ни было — она оставит на сладкое. Она закончила завтрак, убрала со стола, вымыла посуду и села ждать.
* * *
Один за другим утренние посетители, шаркая ногами, хрипя и кашляя, заходили в кафе «Крийон». Анн-Мари и Леон стояли за стойкой бара, пытаясь сделать вид, что ничего особенного не происходит. На самом деле они все время прислушивались, не раздастся ли шум приближающейся машины. Конечно, их вид не смог обмануть бдительности самого старого из стариков, восьмидесятилетнего деспота, которого Леон за глаза звал chef des рéрé.[88] Он и в самом деле пользовался безграничным уважением других игроков в домино и даже имел негласный статус «шефа домино».
Он сразу почувствовал, что что-то здесь не так, как только порог переступил. Он остановился и медленно, с глубоким подозрением огляделся по сторонам, подобно старому псу, внезапно почуявшему кошачий запах.
С тех пор как доктор запретил ему пить коньяк после обеда, у него совсем разладился сон, и он вставал ни свет ни заря. Отсутствие алкоголя в крови и бессонница сделали его характер еще более невыносимым, чем раньше. Он стоял, опираясь на палку, вытянув вперед голову на тощей шее, а его уши с отвисшими мочками вздрагивали в ожидании дурных новостей.
