но в Ревеле и Риге в последнее время появилось большое, я бы даже сказал, очень большое количество французских и английских отдыхающих с военной выправкой. В Либаве, кстати, тоже. А это основные наши порты на Балтике.
– Диверсии?
– И поддержка высадки десанта под прикрытием флота. Возможно, англо-французского. Потом из Финляндии и Прибалтики удар по Санкт-Петербургу, который не только столица, но и ключевой промышленный центр Российской империи. Дальше наступление на Москву вдоль железки. Балтийский флот без помощи кайзерлихмарине против британцев, а тем более вместе с французами, не устоит, – я, взяв со стола карандаш, который отложил Корнилов, начал, как Лавр, постукивать им по столешнице.
Корнилов тоже молчал, глядя на меня.
– Вот такие невеселые дела, Лавр Георгиевич. В Варшаве ещё начались волнения. В общем, обкладывают нас наглы со всех сторон. Хорошо хоть с Японией на время развязались.
– А что кайзер? – поинтересовался Корнилов.
– Кайзер два дня назад прибыл в Танжер. На торжественной встрече, устроенной марокканскими властями в его честь, произнес речь с резкой критикой англо-французского договора по Марокко. Говорил о свободной торговле в султанате, равенстве прав всех государств в Марокко, заявил, что он, Вильгельм Второй, желает иметь дело с марокканским султаном как с независимым государем. В конце пообещал султану свою поддержку и предложил заключить оборонительный союз.
– Гхм… – Корнилов подавился то ли воздухом, то ли слюной.
– Да, Лавр Георгиевич. Это можно считать чуть ли не объявлением войны Франции.
– Ой, какая каша заваривается, Тимофей Васильевич. Если Германию поддержит Австро-Венгрия и Италия, то считай, в военный конфликт втянутся все ведущие государства Европы, – Лавр повертел головой, будто бы ему жал ворот кителя.
– Мировая война на пороге, Лавр. И главные события будут развиваться не здесь. Поэтому хочу еще раз задать вопрос: я-то зачем здесь лично понадобился?
– Лойя-джирга хочет видеть личного представителя Белого царя, чтобы окончательно встать на сторону Исмаил-хана. Я для них незначительная фигура. Встреча назначена в Кундузе уже через неделю. Я же не поведу туда генерал-губернатора Субботича или генералов из штаба. У них возраст и положение не то, чтобы по горам скакать. Вот я и подумал, что в рамках контроля операции «Карусель» мы с тобой на встречу и сходим. Про тебя и старейшины, и вожди слышали.
Я стоял и молчал. Такого ответа я точно не ожидал. Но больше всего меня добило слово «Кундуз». Именно в окрестностях этого города во время проведения операции по перехвату каравана я получил осколком по голове и пулю в плечо. Шрамы на голове и по всему телу зачесались, сознание будто бы стало куда-то проваливаться, а перед глазами вспыхнуло яркое афганское солнце.
Афганское солнце. Не думал, не гадал я, что окажусь в Афганистане на самой настоящей войне. После окончания Псковской учебки по распределению «добровольно» попал служить в 1-й батальон 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка, который дислоцировался в Фергане. Остальной личный состав полка находился в Афгане.
Не прослужил и недели, как на меня положил глаз майор Борис Тукенович Керимбаев, который специально ездил по частям и гарнизонам ТуркВО и САВО, отбирая самых отчаянных и дерзких сорвиголов в формируемый с января 1981 года 177-й отдельный отряд спецназа ГРУ. Керимбаева больше всего привлекла моя внешность. Как потом шутили ребята в отряде, в афганской одежде меня было не отличить от пуштуна. Плюс к этому отличное знание английского языка, немного немецкого, ну и то, что я Псковскую учебку закончил с отличием, да ещё КМС по биатлону и с СВД хорошо знаком.
Так я попал в Капчагай на ещё один полугодичный учебный ад. Обучение было не просто интенсивным, а очень тяжелым, даже для меня. Ежедневные кроссы по двадцать-тридцать километров, полигоны, стрельбы, рукопашный бой, прыжки с вертолетов и самолетов, обучение минному делу и диверсионным операциям. Ежедневный труд до седьмого пота, тысячу раз «толкнуть землю» [23] в течение дня – обычное дело.
Был и спецполигон, где пришлось лично забивать и есть свиней, собак, копаться в месиве кишок, которые привозили с бойни и которыми набивали старую солдатскую форму. Учили там жрать ящериц и змей, выживать в пустыне и горах, не забыли и альпинистскую подготовку. В общем, много чему учили, как не учили в СССР до этого никогда.
Отсев кандидатов в отряд был колоссальным, ребята уходили, не выдержав интенсивности занятий или срываясь психологически на спецполигоне, но отряд постепенно формировался, превращаясь в единый боевой механизм.
29 октября 1981 года 177-й ооСпН ГРУ вошел в Афган. На границе и бойцы, и командиры поклялись, что в этот день каждый год будут собираться в Алма-Ате в парке имени 28 гвардейцев-панфиловцев. И, кстати, кто мог из выживших, тот обязательно потом приезжал туда в этот день.
Вошли в Афган с боем, уже в первые часы напоровшись на засаду. Если бы не наше сопровождение – мотострелковый батальон из Кундуза, то многих бы потеряли. Мотострелки приняли на себя удар душманов, предназначавшийся нам, и ценой своих жизней уберегли нас, тогда еще совсем зелёных салаг, не нюхавших пороха. Пусть земля будет пухом погибшим тогда ребятам.
Дальше до города Меймене, который был назначен пунктом нашей дислокации, дошли спокойно. Западнее аэродрома стали организовывать базу нашего отряда. А через неделю, седьмого ноября, понесли первые потери.
Духи устроили налет на местную тюрьму, где содержались пленные душманы и пара их полевых командиров. Думали, в праздник мы потеряем бдительность, но только сами лишились нескольких десятков человек. Во время этого боя были ранены Сашка Иванов и старший лейтенант Джуматаев. Сашка по дороге в госпиталь умер.
Спустя десять дней наш командир получил прозвище, под которым стал известен в Афганистане. А дело было так. Территорию, прилегавшую к городу Маймене, контролировал курбаши Мовлади-кара, способный выставить под ружье несколько тысяч бойцов.
Семнадцатого ноября на колонну, которую мы сопровождали, напал большой отряд этого курбаши. Непрерывный бой длился одиннадцать часов. Стволы пулеметов и автоматов раскалились до предела и начали просто плеваться пулями, в боевых машинах нельзя было повернуться из-за куч пустых гильз. Колонна все-таки прорвалась, потеряв всего один КамАЗ. Основные силы моджахедов были разбиты, но наш отряд потерял двоих убитыми и шесть человек ранеными, из которых двое были командирами рот.
После боя, когда уставшие бойцы курили, солдат-киргиз по кличке Ундук на ломаном русском сказал: «Вот усе кричат – Мовлади-кара. Е…л я итого Мовлади-кара. У мне свой Кара-майор исть». Так за Керимбаевым утвердилось прозвище Кара-майор, что значит «черный майор», а наш отряд
