«Француз», глухо рыча двигателем, медленно уполз, прекратив искушать судьбу. Генерал отряхнул мундир, облегченно вздохнул и решил, что в первый же день своего руководства над панцерваффе он возьмет под самый строгий контроль перевооружение «четверок» на длинноствольную пушку. В голове тут же промелькнула мысль, что было бы совсем прекрасно, если бы на танк удалось установить знаменитую уже 88. Будь она здесь — В-1 давно бы превратился в чадящую копотью развалину…
«Фельзеннест»
Андрей вчитывался в машинописный текст и испытывал тошноту. Все годы, как оказывалось, родная компартия занималась блудливым славословием типа «Слава КПСС», за которым старательно прятала целый ворох всяких гнусных дел и делишек, и лгала, лгала, беспрерывно, нагло и подло, прямо в глаза всему миру и своему же собственному народу.
Секретный протокол к «Пакту о ненападении», подписанному Молотовым и Риббентропом, существовал на самом деле. Там черным по белому указывалось, что советские интересы простираются на прибалтийские страны, Финляндию, восточную половину Польши и Бессарабию. Германия эти интересы приветствует и мешать им не будет.
Цинизм в высшей степени, тот, что принят в его злосчастном 93-м, где бандиты вершат судьбу людей. Типа — два авторитета в малиновых пиджаках собрались на стрелку, побазарили по понятиям и определили, какие рынки кто контролирует и прихватывает. А мужикам и лохам слова не давали, их участь одна — стоять вечно в раболепной позе…
В ставке фюрера постоянно находились представители от разных министерств и ведомств, через которых Гитлеру шла информация, и им же отдавались указания. Лишняя передаточная инстанция, дармоеды, если говорить откровенно. Чуть ли не сотня человек кучкуется, ничего не делают, за исключением ежедневных докладов, которые укладываются в четверть часа. Был представитель и от министерства иностранных дел, советник Гервел, что прояснил ситуацию по прибалтийским странам, и указания, которые отдал послам Риббентроп.
Послы должны были всячески избегать обсуждения всех аспектов усиливающегося давления СССР, более того, не выказывать даже ноток осуждения, наоборот, успокаивать прибалтов.
Вот это и взбесило Андрея — это как на бойне, когда один мясник успокаивает теленка, а второй уже занес над головой кувалду. Противно чувствовать себя соучастником, ибо в т о й жизни он никогда не называл тех же эстонцев чухной или куратами, ведь нормальные люди, работящие, и никому из них в голову не придет писать на заборах или испражняться в подъездах.
Каково им себя чувствовать, Родионов понял, когда прочитал запись беседы датского посла Больт-Йоргенсена с главой НКИД Молотовым. На вопрос наркома, как живется в Дании, посол ответил следующее:
«Дания оккупирована Германией, и ее положение можно сравнить с положением Эстонии, Латвии и Литвы. Правительство руководит вполне независимо. Все существенные вопросы обсуждаются Министерством иностранных дел с Министерством иностранных дел Германии. Дания не имеет никаких оснований жаловаться. Все сведения, распространяемые английскими радиостанциями о том, что в Дании плохо, являются ложными».
— Твою мать! — Андрей затрясся от волнения.
Он осознал, что имеется возможность покончить с этой войной, не допустить ее расширения, затягивания в гибельную воронку все новых и новых стран. Но, пока препятствием стоит нацистская партия, руки у него связаны, слишком резких движений делать нельзя. И как только вермахт освободится от этой коричневой чумы, тогда и появятся нехилые возможности раз и навсегда покончить с этим делом.
Родионов поглядел на разложенную на столе карту — привычные очертания Прибалтики и Финляндии бросились в глаза. Новые границы последней страны, начертанные от руки красным карандашом, привлекли его внимание — глаза быстро пробежались по названиям.
— Ни хрена себе?! Так вы, ребята, неплохо себе руки погрели на нашей Гражданской войне! — удивленно протянул Андрей. Еще бы не изумиться — Печерский монастырь стал эстонским Пеетерсти, Корела-Кексгольм, древняя новгородская вотчина, превратилась в финский Кякисальми, а Двинск, русско-еврейский город (читал о нем в свое время) латышами переименован в Даугавпилс. Но будь это единичным примером, но нет ведь! Глаза бегали по немецкой карте, а она отнюдь не советский агитпром.
«Ладно, хрен с Выборгом, то шведы строили, а Петр Великий завоевал. Но ведь его Александр, что отца своего, императора Павла, приказал умертвить, финнам отдал. А те в семнадцатом дар обратно не вернули, превратив в Виипури. А заодно русские Печенгу, Валаамский монастырь и Реболы, кусок Олонецкой губернии прихапали да еще Карелию требовали! Горячие финские парни! И эстонцы с латышами не лучше — вон как границы свои за счет России округлили. Это ж надо — Ивангород эстонским стал! Да там эстонцев отродясь не было!»
Родионов закипел праведным гневом — красных он не любил категорически, но те сейчас бывшее наследство России, растасканное Антантой, собирать начали. Выходит, что и Сталин за собой правоту чувствует, потому и с финнами война такая усеченная вышла. Вернул России то, что у нее в Гражданскую сосед отобрал, и воевать окончил.
— Лихие ребятки, — пробормотал Андрей, — нет бы сказать лукавый попутал, вот и пошарились в карманах соседа, пока тот больной лежал. Возвращаем все честно. Так они рогом уперлись и ворованное отдавать не желают. Нехорошо…
Тут Андрей вспомнил рассказ Гудериана о том, как в девятнадцатом году латыши призвали на помощь немцев, стремясь с их помощью вышвырнуть красных из страны. Пообещали тевтонам гражданство и надел земли — те, живо примкнув штыки, махом выбили красных. Заодно вошли в Двинск, который был им отдан Лениным в двадцатом: продолжать войну красные не могли, — и выдохлись, и в стране разруха. А в Риге британский флот стоит. И сразу после заключения мира латыши «кинули» немцев — те получили не гражданство с землей, а дырку от бублика. И обосновали — в Версале Антанта постановила, что все договора с немцами являются недействительными. Очень нехорошо отозвался «Шнелле-Хайнц» о латышском лукавстве.
— Со Сталиным позже вопросы решать будем, — пробормотал Андрей, — вначале надо сделать так, чтобы прибалты с финнами свое получили…
Вот потому он и вызвал к себе представителя Риббентропа и, дожидаясь его, пододвинул к себе сводку поставок из СССР. Перечень впечатлял — согласно германо-советскому торговому соглашению от 11 февраля сего года, должно было быть поставлено миллион тонн зерна, 900 тысяч тонн нефти, 100 тысяч тонн хлопка, 500 тысяч тонн железной и 100 тысяч тонн хромовой руды, 500 тысяч тонн фосфатов и многое другое — никель, олово, вольфрам, молибден и прочие стратегические материалы.
