Так вот откуда в Вершилово такой мастер. Отбил Петруша его у разбойного атамана, да и поселил у себя. Молодец.
– Это – купец Онисим Петрович Зотов. Он над гончарами главный. Печи сейчас строит для новых диковин.
Зотов был молод, не больше тридцати. С яркими голубыми глазами и доброй улыбкой, да такой, что хотелось в ответ улыбнуться.
– Это – Вацлав Крчмар. Он управляющий по всем строительствам и дороги на нём и печи и дома и храм.
Ага. Вот кто такие дороги удумал, – просиял внутренне князь, понятно теперь. И этот немец.
– Хороши дороги у тебя вышли господин Вацлав, – похвалил Пожарский управляющего.
– Стараемся, князь батюшка, – поклонился в ответ немец.
– Это – Петер Шваб. Он у нас первейший книгопечатник.
Так получилось, что Пожарскому не показали азбуки и книги для чтения со стихами детскими. Дети уже прочитали их по нескольку раз и не подумали, что этой обыденной вещью нужно хвалиться. Поэтому Пожарский, при упоминание о книгопечатании, был в шоке. Понятно со строительством или с тем же ювелиром. Но чтобы в деревушке ещё и книги печатали.
– Что же ты, мастер Петер, не поехал в Москву, когда туда Государь всех книгопечатников собирал, после освобождения от ляхов? – спросил он у очередного немца.
– Женился здесь, семью завёл. Да и есть на Москве печатники. Оба брата Фофановы ведь уехали. А у меня и здесь работы хватает.
А ещё, добавил про себя князь здесь такие замечательные дома и дороги и спокойно, ни один лях не доберётся. Хотя, вон один добрался, князь перевёл взгляд на пана Заброжского. Как же Петруша собрал всех этих мастеров вокруг себя, когда успел?
– Это – купец Василий Полуяров. Он теперь у нас в Вершилово за урожаи отвечает, да за животину всякую. Ты посмотри, князь, завтра на рожь да пшеничку яровую. Я такой отродясь не видывал. Поди, сам двадцать урожай будет.
– Ну, дожить до осени надо, а то град или ещё чего. Рано ещё об урожае говорить, – смутился купец.
– Нет! – вдруг резко остановил его отец Матвей, – Не допустит отец небесный ни града, ни другого, какого бедствия. Он видит, кто старается и воздаёт тому по заслугам. Даст он хрестиянам урожай сей великий собрать, чтобы люди в других местах увидели и тако же, как ты стали делать. И семена перебирать и прожаривать их перед посадкой. Нужно, чтоб перестали люди голодать, чтобы дети не умирали от голода. Верую, не допустит господь, – монах трижды осенил себя крестом, а потом и Полуярова.
Пожарский ошалел от этого напора, да и от озвученного урожая яровых. Такого даже немцы у себя не собирали. Да, где же набрал-то Петруша людей-то таких. Правда, ведь лучшие на Руси мастера. И все собрались в маленьком захолустном сельце Вершилово. Следующее имя заставило князя аж присесть.
– Это – Трофим Шарутин, зодчий, что сейчас храм наш новый каменный строит. Тот самый, что собор в Смоленске построил и ещё множество храмов по Руси.
Пожарский это имя слышал. Его искал Государь, для работ по восстановлению Кремля на Москве. А он вот где. Его-то Петя как залучил. Чудеса просто.
– Не все это, княже, мастера Вершиловские. Ещё есть множество тех, за чьими товарами и с Москвы и неметчины гости торговые едут. Сам потом обойдёшь, производства да посмотришь. А сейчас пойдём храм строящийся узришь.
– А это что за строения? – указал боярин на два одинаковых кирпичных дома по бокам площади.
– Что справа, то кельи женского монастыря. Отбил инокинь Пётр Дмитриевич тоже у атамана Ивашки Сокола, как и иконописцев. Так они у нас и прижились. Кельи им княжич построил. Да к ремеслу приставил. Валенки-то, чай, видел, княже?
– Нет. Что за валенки?
– Обувь такая для зимы. Неужто Пётр Дмитриевич не выслал родичам? Не похоже на него, – удивился отец Матвей.
– Да я дома почитай с марта и не был, – сознался князь, – Государь на меня Ямской приказ взвалил. Пытаюсь в меру сил порядок после десятка лет войны навести.
– Понятно тогда. Что ж, хорошо, что война закончилась. Теперь бы жить да Русь обустраивать. Дороги вон, гравийные, везде делать, храмы строить. Торговлю подымать, ремёсла всякие, – покивал головой священник, – А слева здание, то школа для детишек.
– Чьих детишек? Крестьянских? – не поверил Пожарский.
– Почему же только крестьянских. Все дети в Вершилово вместе в школу ходят. И крестьянские и купеческие и мастеровых разных. Так прознали про эту школу в Нижнем. И приезжают гости торговые да стрельцы, да немцы и просят их детишек тоже учить здесь. Придётся думать, где селить детей осенью, кормить чем, учителей новых набирать, – монах говорил, а у князя глаза на лоб лезли.
Купцы и немцы из Нижнего Новгорода хотят своих детей привезти на зиму в Вершилово и бросить на чужих людей, чтобы они учились чему-то в его школе. Такого не могло быть. Так он отцу Матвею и сказал.
– Вы там в своей "захолустной" Москве настолько отстали от Вершилова, что вам и за тысячу лет не догнать, а понять уж точно не сможете. Это князь не гневайся, не я сказал. Это я тебе слова Петра Дмитриевича пересказал. Только я думаю, что прав он.
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский посмотрел на священника и заплакал. Заплакал от гордости за сынка старшего. Какого же разумника они вырастили с Прасковьей Варфоломеевной. На самом деле правдивые слова. Такой неухоженной, замызганной, грязной и вонючей сейчас вспомнилась ему Москва. Большая деревня с кривыми улочками и помоями на дорогах. И Вершилово! И Государя теперь он окончательно понял, даже и, не видя ещё тех мастеров, что диковины делают. Сюда нельзя пускать иноземцев и отсюда нельзя вывозить мастеров. Если такое переймут англичашки или немцы, то они ещё дальше убегут вперёд, совсем в замшелое захолустье Русь превратив.
– Пойдём, отче. Храм хотели смотреть.
Храм подавлял. Они прошли по широкой чистой улице с полверсты, и вышли на ещё одну площадь. И опять квадратной формы. Прямо впереди возвышалась махина не храма, а собора. Он был уже выгнан на высоту в пять, а то и более сажен, и даже без крыши и куполов поражал. И он кардинально отличался от всего, что видел Пожарский до этого. Храм был кирпичный. И его не собирались штукатурить. Кирпичи были ровные и гладкие. И они были не пёстрые, как обычно. Основная масса была темно коричневая, но встречались и более светлые. Они вроде бы, кроме обрамления окон и проёма двери, лежали хаотично, но в сочетании со строгим порядком чередования светлых и темных вокруг окон, двери и ещё концов стены, создавали впечатления гармонии и порядка. Это было необычно и красиво.
Над проёмом двери были леса и неизвестный мастер начал лепить там мозаичную картину крещения Иисуса Христа в Иордане Иоанном Крестителем. Снаружи здания, не внутри. До готовности мозаике было далеко, но и сейчас было ясно такого в "захолустной" Москве не, то, что сделать, даже задумать не смогут.
Как объяснил отец Матвей, сего мастера княжич прислал из Казани и был он крещёным татарином. Сейчас Аким Юнусов с набранными среди пацанов учениками готовит материал для дальнейшей лепки мозаики. Да как же, господи прости, удаётся Петруше сбирать всех этих мастеров?
С другой стороны площади, объяснил Трофим Шарутин, будет княжеский дворец о трёх этажах и с садом. А по сторонам площади академия искусств с одной стороны и университет с другой. Университет и академия в деревне. Ха!
– Пойдём, домой тебя отведу, князь батюшка, – поддержал готового сесть на землю после услышанного Пожарского отец Матвей.
– Да, устал я что-то, – прохрипел Пожарский, – И правда домой хочется.
Так ведь и дома приключения не кончились. Из дворни были только ключница Агафья и три сенные девки. Это так Пожарский сначала подумал, но когда им с воеводой подали обед и Дмитрий Михайлович сумел рассмотреть "сенных девок", то чуть не поперхнулся мёдом стоялым. Девки были турчанки, молодые и красивые. Что же это Петруша гарем себе завёл. Оказалось, что и этих он вызволил из рабства у казаков. Прибыли они вместе с мастером Акимом Юнусовым из Казани и Петра видели всего один раз.
