же, — усмехнулся Александр. — С таким требованием мы не можем не согласиться. Нам порой приходится платить за это.
— Третье, — продолжил Коста. — Вы признаете переход Египта под скипетр Словении и не пытаетесь отвоевать его. И четвертое! Его светлость Самослав облекается в пурпур и становится императором римлян, а его сын Святослав — цезарем(1).
— Невозможно! — выдохнула Мартина. — Только тот, кто служит империи, может стать императором.
— Мой государь уже служит ей, госпожа, — ответил Коста. — Провинции Паннония Нижняя и Верхняя, Дакия и Норик, Мезия и Истрия процветают под его властью. Никто не может упрекнуть его в дурном правлении или трусости. Он отважный воин и мудрый властитель. А его венчанная жена Мария происходит из знатнейшего рода Авитов. Она потомок римского императора.
Это был удар ниже пояса, потому что сама Мартина была потомком армянских козопасов. Впрочем, в Константинополе какая только шушера не пробиралась на священный трон. Ну просто проходной двор, удивительно даже.
— Это против всех обычаев! — отрезала Мартина. — Мы не пойдем на это!
— Тогда новым августом станет патрикий Валентин, кирия, — ответил Коста. — В полном соответствии со всеми обычаями. Войско провозгласит его. Ведь именно так в Риме становятся императорами.
— Но… — беспомощно повернулся к своей госпоже Александр. — Нам нужно подумать… Вынести встречные требования…
— Мой государь не примет никаких требований, — отрезал Коста. — Именно поэтому здесь я, а не посольство. Я просто гонец, и не более того. Я знаю только, что у вас времени до заката. После этого все гавани будут блокированы, а на столицу полетят огненные шары. Я прошу вас, благочестивая августа! Избавьте мой родной город от разорения и напасти! И воздастся вам сторицей!
— А Констант? — почти выплюнула Мартина. — Он тоже становится августом?
— Это требование патрикия Валентина, — ответил Коста. — И его придется выполнить, иначе вы потеряете Азию, Африку и острова. Мой повелитель не станет воевать за вас.
— Он даст войско для войны с арабами? — подалась вперед Мартина.
— Он позволит пойти на эту войну всем желающим, — ответил Коста. — Но воевать сам не пойдет. И со стороны Египта удара не будет тоже. Итак! До заката мой государь ждет ответа. После этого требования изменятся. Он уже не станет настаивать на сохранении вашей жизни, госпожа.
Коста откланялся и ушел, а Мартина рассеянным взором смотрела на беснующийся на ипподроме плебс. Там становилось все громче и громче. И все напряженнее становилось молчание сенаторов и высших дворцовых чинов, стоявших рядом. Они слышали каждое слово и теперь прикидывали, как бы половчей подмазаться к новым фигурам на доске. И многие из них ненавидящим взором сверлили Александра. Его в последнее время часто замечали выходящим из покоев младшей императрицы Григории, матери Константа и маленького Феодосия. Инстинкты опытнейших царедворцев вопили, что здесь происходит совсем не то, что им показывают, но охватить всю картину разом они так и не смогли.
— Ведите сюда мальчишку! — негромко сказала Мартина. — И позовите василевса Ираклия. Мы облечем в пурпур нашего внука Константа.
Это прозвучало слегка непривычно, но завещание мужа делало ее матерью цезарей. А значит, малолетний Костант с точки зрения закона считался сыном ее приемного сына Константина. В этом не было ничего необычного. Римляне вообще усыновляли взрослых уже людей налево и направо. Иногда даже тех, кто был существенно старше них самих.
Часом позже, когда горожане в восторге разошлись по домам, узрев возведение в сан августа одиннадцатилетнего Константа II, до них стала доходить жестокая правда жизни. Город взят в осаду варварами с одной стороны, и собственной армией — с другой. О наступлении словенских войск знали давно, и продовольствия в городе было достаточно. Но во всем этом есть одно НО. Тут живет четыреста тысяч человек. Плюс из соседних селений прибежало немало. Сколько нужно зерна каждый день, чтобы кормить полмиллиона человек? Двадцать тысяч мешков по меньшей мере! А если блокируют гавани?
Двумя часами позже патрикий Александр любовался в окно дворца Буколеон на словенские дромоны, которые, словно дурачась, пускали глиняные шары в пришвартованные у берега рыбацкие лодки. Каждое удачное попадание вызывало бурю восторга у парней на борту. А самое плохое во всем этом было то, что ни один ромейский корабль так и не покинул гавани столицы. Моряки наотрез отказались выходить из порта. Они, с одной стороны, прекрасно понимали, чем это для них закончится, а с другой — никто из них умирать за Мартину и ее сыновей не желал. Матросы так и заявили друнгарию и пришедшим с ним в порт дворцовым чиновникам в максимально доступной форме. Город блокировали, и на форумах началась паника. Как и предупреждал посланник князя, зерно и хлеб подорожали тут же. Только не вдвое, а втрое. Торговцы решили не мелочиться.
Повелительница мира сидела на собственной постели, обняв колени. Тронутые сединой волосы растрепались и пришли в полный беспорядок, но ее это уже не волновало. Она тупо смотрела на покрытую драгоценным розовым мрамором стену, что была перед ней, и просто грызла ногти. Она не делала так с детства, но сейчас ей плевать, что думают об этом почтительно стоявшие рядом патрикии и евнухи. Короткие пальцы, напоминавшие сосиски, стали теперь похожи на пальцы какой-нибудь торговки.
— Солнце скоро сядет, кирия, — негромко сказал Александр. — Архонт Само — варвар, конечно, но пока никто не упрекнул его в нарушении однажды данного слова. Ваша жизнь в опасности. Еще немного, и даже не Валентин, а столичная чернь потребует вашего отречения.
Мартина молчала. Молчала до тех пор, пока за окном не раздался сухой деревянный стук, а в ее покои не влетел глиняный шар, который ударился об пол, плеснув в стороны огненными брызгами. Патрикии и евнухи разбежались с воплями, а Александр, который предусмотрительно встал в темный угол, схватил какой-то плащ и бросил его на занимающееся пламя. Ему удалось затоптать его, да и евнухи-веститоры проявили отвагу, помогая ему. Через пару минут Александр стоял перед госпожой, которая едва слышно выла на одной низкой ноте. Она так и не нашла выхода из этой ситуации.
— Так мы согласны на предложение князя Самослава, кирия?
Она молчала, впившись в него полубезумным взглядом.
— Я прочитал ответ в ваших глазах, ваша царственность, — спокойно сказал Александр. — Эй! Кто-нибудь! Пошлите гонца за стену! Ее царственность согласна!
* * *
