Стоп! И вправду, этак и доболтаться можно! Неужели это и есть таинственная Каллапка?
С вершины кургана река казалась тонкой синей полоской, неровной линией, разрубившей зеленый степной ковер. Невелика речка, летом, поди, пересохнет…
— От вам, пан зацный, и Самарка! Там дальше зимовник ваш, да бурдюги, да иное хозяйство. Кодацкая паланка это, наш Луг-батько. А не достанет ли пан Адам мапу?
…Речной изгиб, компас-паучок в левом верхнем углу, линейка масштаба в правом нижнем с маленькой буквой «М», три кружка, в центре среднего — буква «N»…
Поехали!
Почему-то мне все это представлялось иначе. Как — даже не знаю. Может, болтовня про химерию да про заговоренное золото повлияла. Почему бы не выйти в чисто поле, не зажечь свечу восковую перед иконой Черной Божьей Матери из Ченстохова, не заорать во всю дурь: «Клад, клад, никто тебе не рад, покажись люду, глядеть не буду, месяц уходит, мертвец землю роет, он найдет клад, а я не виноват»?
А вместо этого — ветер в ушах.
Скачем!
* * *
Рассыпались лавой — слева Щур на своем караковом жеребце, справа безносый пан Мыкола на тонконогой белой кобыле, в центре мы с Медвежьей Шкурой, между нами — заводные кони под седлами. Небольшие холмы брали с разбегу, на тех, что повыше, останавливались, бросали быстрый взгляд вокруг.
Два холма. Слева — река, как стрела ровная…
Дальше!
Изгиб! Самарка отступает на запад, среди зеленой травы — белый песок обмелевшей старицы, высокая «могила» с усатым идолом…
Дальше!
Снова ковыль с набухшими метелками, испуганные крики птиц, взлетающих из-под самой конской морды. Солнце перевалило за полдень, горячие лучи обжигают кожу, «цукеркомпф» давно снят, ветер полощет волосы…
…А вокруг — холмистая степь, покрытая зелеными пятнами кустов, проклятые бандерайты уходят на север к подножию Высоких Кордильер, и отец Хозе торопит, скалит белые зубы. Впереди — бой, самый первый, мне только что исполнилось шестнадцать…
* * *
— А ну, стой, панове молодцы!
Заморенные кони тяжело дышат, мы спрыгиваем прямо в высокую траву. Я смотрю наверх, надеясь увидеть кондора. Кондор — добрая примета в пути.
Голубое небо, легкие перистые облака, мелкие глупые пичуги чертят след в горячем воздухе. Здесь не встретишь кондора. Моя добрая примета осталась там, за океаном.
— То как пан Адам себе думает? Отчего той приказчик к Самарке свернул?
Ага! «Думает»! Кажется, пан Васыль сообразил, что конским наскоком дела не решить. Этак можно всю Самарку объехать — милю за милей.
— Думаю так, пане значковый. Было их двое, ехали они из Киева в Крым самой короткой дорогой… Усачи переглядываются, чешут затылки.
— То значит Черным шляхом…
— Где-то южнее порогов… Или южнее Сичи, не знаю, один из них заболел. Тогда они, наверно, и свернули к Самарке. Пан значковый переглядывается с Щуром, тот кивает.
— Ну, тогда, пане Адам, считай, приехали. У Трех Братьев это. Там Черный шлях до Самарки всего ближе. Да и на полдень таких могил нет, сами видели.
Три Брата. Три холма?
— Что, не слыхали, пане зацный? Сказывают, бежали три брата, три бедных невольника, из земли турецкой, из веры басурманской. Бежали, да в города христианские не попали. Там и лежат. То поехали?
Теперь кони идут шагом. «панове молодцы» ухмыляются в густые усы, словно ловчие, затравившие зверя. Впрочем, не все. Пан Щур явно не в духе, хмурится, по сторонам смотрит, будто беду ждет.
— У Трех Братьев? Ой, то не добре, пан Адам, родич ваш учинил!
— Что так, пан Пилип?
Остальные только усмехаются, слушая наш разговор, но пан Щур серьезен.
— Ведь с чего те братья погинули, пане Адам? Добра турецкого набрали на чересседельники, да так, что кони еле шли. А потом у младшего конь оступился да ногу сломал. Тут им бы вьюки да тороки снять и брата подобрать, да, видать, дидько им очи золотом замазал. Бросили брата у Самарки. А как одумались, назад повернули, так уже поздно было. Волки-сиромахи возле бедолаги пируют, а за могилой засада янычарская ждет. Не отдадут они нам тот клад!
— А мы их попросим! — гудит безносый Мыкола. — Крепко попросим! Свои же, черкасы! Поделятся!
Кажется, не только неведомым братьям залепило золотом очи!
Не спорю. Увидим!
* * *
Сначала река резко ушла влево, на запад, затем впереди взбугрилась трава, накатом пошла вверх…
— То приехали, пане зацный!
Уже? Кони легко взбегают на вершину кургана — громадного, словно гора. Оглядываюсь. Всюду — знакомый ковыль под самое конское брюхо. Слева — еще одна «могила», справа — тоже.
Три Брата?
— Пускай коней! Побьем ножки, панове молодцы!
В первый миг я растерялся. Почему-то казалось, что холм будет маленьким, голым. Буква «N» нарисована прямо в середине, но как найти эту середину в море травы?
— Ну вот, пане Адам, все как на мапе. Вон Самарка, вот и могила.
— Да как же тут искать, пане значковый? Пан Пилип, кажется, тоже недоумевает. Но Медвежья Шкура лишь ухмыляется в пышные усы.
— Кто же клад так ищет? Иконку на ночь поставим, он и сам свечкой объявится. А не свечой, так заревом.
— А как заговоренный?
— Хм-м-м… И вправду! Чего скажете, пан зацный? Ваш же клад, вам его и отворять.
Вновь оглядываюсь. Трава, трава, трава, серый камень, утонувший среди зелени…
— То подумать бы, пан Васыль!
— Ага! То вы себе думайте, а мы пока костер запалим. А ну, панове молодцы, за дело!
Карта молчала. Она уже сказала все, что могла. Значит, теперь дело за мной. Илочечонк, сын ягуара, легко отыщет след в сельве. Но здесь не лес, не знакомые парагвайские болота…
Интересно все же, сколько я проживу после того, как клад «отворится»? Едва ли долго!
По вершине можно было ходить целый день. Или месяц — это уж как повезет. Когда я впервые увидел карту, то отчего-то решил, что найти место очень просто. Например, по осевшей земле. Как ни утаптывай, земля за два года обязательно уйдет вниз. Я не учел, что весной тут море — зеленое травяное море. И осенью тоже, только желтое. А зимой все покроет снег.
Вот и склон — противоположный, такой же пологий, почти незаметный. Самарка осталась за спиной, значит, именно отсюда, со стороны Черного шляха, взбирался на холм неведомый русин. Сам — или с братом Алессо. Нострадамуса из Флоренции к тому времени свалила хворь, поэтому он мог остаться внизу…
Что сделал бы я?
Дано: нечто, что необходимо спрятать. Это раз. Высокая «могила». Это — два.
Я оглянулся — трава! Хоть на землю клади, до самой зимы не сыщешь! Или копни в любом месте, отбрось толстый шмат дерна…
