Пройдя рощицей, Никифор остановился у опушки, прислушался. Никто за ним не шел — да и кому идти-то? Все было тихо, спокойно — стучал в лесу дятел, куковала кукушка, в кустах заливался трелью жаворонок. Перекрестившись, настоятель обители еще раз осмотрелся и быстро свернул с хундольской дорожки на еле заметную волчью трону, круто забиравшую к югу. Стало заметно темнее — березы сменялись елками, затем потянулись овраги, урочища.
Потом снова начался смешанный лес — березы, осины, сосны с елями, изредка встречались липы. Тропка — видно было, что ею пользуются не только звери, но изредка и люди, — то расширялась, то вновь сужалась, да так, что меж деревьями приходилось протискиваться, то ныряла в овраги, то взбиралась на холмы, то петляла, огибая болота. Впрочем, отец Никифор прекрасно знал путь — шагал уверенно, быстро, с ходу перепрыгивая небольшие ручьи и поваленные бурей деревья. Углубившись в чащу, он обошел небольшое болотце и, пройдя вдоль реки, вышел к озеру, противоположный берег которого терялся в утренней туманной дымке. Выйдя на мыс, заросший орешником и ольхою, настоятель напился озерной воды и, ополоснув лицо, уселся в траву, прислонившись спиной к большому плоскому камню. В прозрачно-голубых волнах, выпрыгивая за мошкарой, играла серебром рыба, крякая, шумно проплыла в камыши утиная стая. Маленькие, только что народившиеся утята — смешные, пушистые, — нагоняя родителей, неумело били об воду крыльями. Никифор с улыбкой наблюдал за ними и словно бы чего-то ждал. Между тем солнце постепенно забиралось все выше, вот уже засверкало над самой головой, и настоятель нетерпеливо привстал, оглянулся, походил по мысу, снова уселся, недоуменно покачав головой, Вытер со лба пот, опять подошел к озеру, ополоснулся…
— Бог в помощь, отче, — послышался негромкий голос.
Никифор обернулся.
— Ну, наконец-то! Давно тебя дожидаюсь, Дивьяне. Как нынче охота?
— Хуже, чем всегда. — Охотник Дивьян — молодой парень лет семнадцати, невысокий, жилистый, темнорусый, с круглым лицом и непонятного серо-зеленого цвета глазами — присел рядом, у камня. — Неспокойно нынче на Шугозерье, — скорбно поведал он. — Наволоцкий староста Келагаст опять начал мутить воду. Захватил себе Пялью, Куневичи, да и этого показалось мало — положил глаз и на мою усадьбу, усадьбу рода Конди. А я ведь, ты знаешь, бобыль. Куда мне одному против целого рода? В общем, нет у меня теперь усадьбы. Лучше бы, конечно, помереть в схватке, чем так скитаться… но ты ведь говоришь, что живой я принесу больше вреда коварному Келагасту.
— Куда как больше, — с улыбкой подтвердил Никифор. — Только зря ты все время думаешь о вреде, Дивьян. Думай о пользе, которую ты приносишь нам и всему делу великого киевского и новгородского князя.
— Князь далеко, — мрачно заметил юноша. — А здесь, в лесах, творятся такие дела, что и говорить не хочется. Совсем распоясался Келагаст. Сын его привел в дом десять наложниц из куневичских дев. И еще столько же хочет! Да и староста, говорят, не отстает от сына.
— Ты же сам принес весть о том, что князь Хельги собирается навестить с дружиной наши места, — осторожно произнес настоятель, — Знай, Дивьян, если бы ты не сообщал мне обо всем, что происходит в лесах да в Ладоге, Келагаст вошел бы в еще большую силу. Так что помни, ты делаешь нужное дело. Как Ладислава?
— Давно не был в ее усадьбе. — Дивьян улыбнулся. — Вот на днях собираюсь. Самому интересно, чего там нового, в Ладоге? Лада ведь все новости знает.
— Хорошая девушка.
— Еще бы! Сестрица моя названая. Жаль, первенец ее осенью сгорел в лихоманке, так я бы был уже дядькой.
— Да, жаль, — согласно кивнул Никифор и утешил. — Смерть младенцев, к сожалению, обычное дело. Она так и не присмотрела себе мужа?
Дивьян вдруг засмеялся:
— Не присмотрела. И не присмотрит, друже! Будто сам не знаешь, кого она любит?
Ничего не ответил Никифор, лишь молча кивнул. Потом поднял глаза, спросил:
— Пойдешь к ней, скажи; пусть будет поосторожней. Ходят слухи, неизвестные воины разграбили на Воложбе-реке караван булгарских гостей.
— И я о том слышал. — Юноша сверкнул глазами. — Думаю даже — не Келагастовы ли то были люди?
— Вряд ли, — покачал головой монах. — Не такие уж и длинные руки у Келагаста.
— Однако власть он себе забрал немалую. И еще заберет, если не остановить. Людей примучивает почем зря, хуже самых лютых колбегов. Говорят, объявил себя главным жрецом и теперь приносит в жертву людей. Все для того, чтоб боялись. — Дивьян сплюнул. — Да не все бояться-то. На Паш-озере такой отпор ему дали, едва ноги унес! Значит, не перевелись еще воины в наших лесах.
— Не перевелись. — Никифор сдержал улыбку. Если б Дивьян только звал, скольких трудов стоило уговорить пашозерцев напасть на Келагастово войско первыми, когда те не ждали. Не раз и не два хаживал тогда Никифор на Паш-озеро, разговаривал со старейшинами, советовал. И советы его дали плоды! Почти все Шугозерье захватил уже наволоцкий староста, а вот на Паш-озере застрял, обломился.
— Как Келагаст — поинтересовался монах. — Не трогает еще тебя?
— Да пока не трогает — Юноша махнул рукой. — Все хочет женить на одной из своих девок — толстой Хараге. Тогда б шугозерские земли его по закону были. Впрочем, не так часто я с Келагастом встречаюсь. Вообще не захожу в Наволок, так, на охоте только.
— Зря не заходишь, — неожиданно жестко произнес Никифор. — От того большая бы польза была. Знаю, опасно. Келагаст хитер и коварен.
— Не так он, как Ажлак — старец. Откуда он и взялся, неведомо. Говорят, раньше на Пир-озере жил. Из тех краев.
— Что за старец такой? — заинтересовался монах.
— А, — отмахнулся юноша. — Я его и видал-то всего один раз. Так, больше с чужих слов знаю.
— Ажлак ведь, по-вашему, «жадный»?
— Ну да, жаден старик и скуп, как не знаю кто. На вид противный такой, мерзкий, сам лыс, бороденка пегатая, реденькая, нос крючком, а глаза так и бегают. Низенький, худой, да сильный. Руки большие, словно оглобли, говорят, запросто людей ими душит. Может, и врут, сам-то я ничего такого не видел.
— Ажлак, значит…
— Ну да. Келагаст его приваживает, не знаю почему…
— Вот и узнай, — попросил Никифор.
Дивьян улыбнулся, поправил висевший за спиной охотничий лук, поднялся на ноги.
— Ну, пойду ж, пожалуй.
Простившись с монахом, Дивьян исчез в зарослях. Тихо, ни один листик не шелохнулся, оно и понятно — охотник. Засобирался в обратный путь и Никифор, снова подошел к озеру, наклонился, зачерпнул ладонями воду, напился и возблагодарил Господа, что даровал-таки встречу. Давненько уже не приходил сюда Дивьян, хоть и ждал его постоянно Никифор, как и условливались. Эх, не хотел, не хотел отец настоятель влезать в мирские дела, думал полностью посвятить себя служению Господу да распространению света учености, однако ж не так все вышло. Наволоцкий староста Келагаст, до поры до времени сидевший в своих лесах тише мыши, стал захватывать чужие землишки, сначала понемногу, затем все больше и больше. Примучивал людей, приносил человеческие жертвы — видно, уверовал в чужих поганых богов, а с этим уж никак не мог смириться Никифор и, будучи истинным христианином, встал на пути языческого непотребства. Действовал, как мог, — убеждением, хитростью, верой. Хорошо, что в эту зиму установились добрые связи с жителями дальнего пашозерского угла. Хундольские людишки с пашозерцами знались, по зимникам в гости друг к дружке наезживали, тут-то Никифор и приветил пашозерцев. А потом, как заболела внучка их старосты, старого Сагарма, Никифор ее вылечил — молитвою да настоями трав, что запасал еще летом, исходя из собственного опыта и указаний авторов Древнего Рима. Сагарм тогда на радостях закатил в Хундоле пир, с той поры и повелась дружба. Непросто, ох, непросто было нести здешним лесным людям Божье слово, но — ничего, продвигались дела потихоньку, вот уже и несколько пашозерцев обратились в истинную веру, а один — Григорий — даже явился в обитель послушником. Большое дело! Эх, если б сосредоточиться только на молитвах и распространении веры… Да куда-там, Келагаст не дает! Рыщут его людишки по лесам, жгут погосты, охальничают. О том не раз уже сообщал Никифор наместнику Снорри, посылая весточки через Дивьяна и Ладиславу. А уж Снорри должен бы обо всем рассказать Хельги. Если, конечно, явится князь с дружиной. Нужно, чтобы явился, навел порядок, пока жестокосердный староста Келагаст не испоганил своими гнусными деяниями саму идею государственной власти. Никифор прибавил шагу — время к вечеру, припозднился в этот раз Дивьян, да ведь уже и то хорошо, что пришел. Вот бы еще почаще в Наволок к Келагасту захаживал, поузнавал бы кое-что, осторожно, конечно, — Келагаст на расправу крут. К тому же советник у него объявился — старец Ажлак с Пир-озера. Пир-зеро — озеро Злого духа. Не зря ведь так прозвано.
