командир.
— Тут всё, на самом деле просто, — пожал я плечами. — Применять своеобразное биологическое оружия начали еще в древности, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. При ощутимом недостатке средств гигиены, большой скученности подобные эпидемии развиваются очень быстро. Вы об эпидемиях чумы, холеры, да той же самой оспы, надеюсь, знаете?
— Да кто ж не знает, — печально усмехнулся командир, — у меня в отряде, почитай, у трети на лице черти горох молотили — сплошь рябые от оспы! А холера, так и вовсе — страшная вещь! У меня через неё в 23-ем половина родни на тот свет отошла! А ты, товарищ Чума, тут случайно не холеру… — С реальным испугом взглянул на меня командир партизан.
— Не волнуйтесь, товарищ Суровый, — поспешил я успокоить вдруг заерзавшего мужика. — Мною были применены новейшие разработки наших военных и учёных! О дизентерии слыхали?
— Ну, — нервно хохотнул командир, — то еще дерьмо! Ну, а кому в солдатах послужить довелось — так и вовсе не понаслышке с ней знаком. Редко кого эта доля минула… Ты это, хочешь сказать, — не смог сдержать довольной улыбки товарищ Суровый, которая на мгновение озарила его напряженное лицо, — обдрищутся фрицы перед смертью?
— Еще как обдрищутся — просто изойдут кровавым поносом! — подтвердил я. — Главное, не начните раньше времени! И никаких физических контактов!
— На этот счет не беспокойся, товарищ Чума, — заверил меня командир отряда, наконец-то перейдя на «ты». Значит, какая-никакая степень доверия ко мне у него появилась. — Люди знают, что и как — Глафира, Акулинкина мамаша, уже всё популярно разъяснила… Хотя я бы на твоем месте, товарищ Чума, ей тоже бы слишком не доверял, — доверительно произнес он. — Вредитель она, да еще и с лагерным опытом. Так что держи ухо востро! Вот дочка у неё молодец! Давно ко мне в отряд просится, но бабка с мамашей ни в какую! А со Степанидой связываться — боком выйти может… — неожиданно признался он. — Слишком много с ней нехороших совпадений связано, так и хочется плюнуть чрез левое плечо.
Вот оно даже как? А бабулька-то, действительно настоящей ведьмой была, раз её даже командир партизанского отряда, коммунист партиец, опасается. Молодец, бабка — так всю округу выдрессировать, это надо уметь! Теперь надо, чтобы меня фрицы не только опасались, но и боялись, как настоящей чумы!
— Так это, товарищ Суровый, померла бабка вчера, — поставил я в известность командира, — сам хоронить помогал.
— Да? Не знал… — покачал головой он. — Пусть земля ей пухом — со странностями бабка была.
Дверь, скрипнув, открылась, и на пороге появился батюшка. Следом за ним, просколзнув у него буквально между ног, в помещение ворвался паренек лет двенадцати.
— Товарищ командир, — бодро отрапортовал он, — товарищ политрук сообщил, что почти все фрицы откушали… И там, вроде бы, какое-то веселье началось…
— Веселье? — вновь наморщил лоб командир. — А, вот оно что! — вспомнив о дизентерии, рассмеялся он вслух. — Что ж, товарищ Чума, пойдёмте, оценим, чего вы здесь натворили…
[1] Тайная полевая полиция (нем. Geheime Feldpolizei — GFP — ГФП, «Гехайме фельдполицай»; другой вариант перевода — тайная военная полиция) — секретная военная полиция нацистской Германии.
[2] В Первую мировую войну на Восточном фронте немцы впервые применили против русских войск ОВ (газообразный хлор) в мае-июне (по старому стилю) 1915 года под Болимовым (польск. Bolimów) в Польше (округ Скерневице). Всего против русских войск под Болимовым было проведено пять химических атак.
Вновь передвигаясь какими-то заброшенными и поросшими молодым лесом задворками, мы с командиром отряда выбрались неподалеку от поста охраны, возле которого я куковал сегодняшней ночью. Там нас уже ожидал партизанский секрет из двух человек.
Один из них — хмурый мужик, лет сорока-сорока пяти, в основательно потрепанном, но аккуратно заштопанном защитном кителе, в этот момент смотрел в бинокль из кустов на КПП. По выстиранным до блеклого состояния нарукавным звездам с серпом и молотом, да по прямоугольнику на петлицах, я понял, что это и есть тот самый товарищ политрук. А если точнее — товарищ старший политрук.
Второй — плюгавенький веселый старикашка с редкой пегой бороденкой — этакий Шолоховский дед Щукарь, облаченный, несмотря на летнюю духоту в зияющую многочисленными прорехами потасканную фуфайку.
На голове старика был лихо сдвинут на затылок выгоревший добела картуз с лопнувшим надвое козырьком, который дед таскал на голове, наверное, еще с Первой мировой. В общем, боевой старикан, которому и годы не помеха.
Увидев меня, старикан оживился и расплылся щербатым ртом в довольной улыбке.
— Ну, паря, ну и дал ты ерманцу просраться! Дерьмом так шибает, что что даже у нас слезы наворачиваются! — И он мелко-мелко задрожал в очередном приступе хохота.
Я невольно принюхался. Со стороны поста действительно явственно отдавало дерьмецом. Еще и ветер в нашу сторону задувал. Но, несмотря на вонь, я не мог не порадоваться — значит, проклятие начало действовать! И все идёт по плану!
— Ты эта, хлопчик, насыпь своей послабы, не жадись! — похохатывая, продолжил дедок. — Я её Миньке в варево добавлю, а то постоянно мельтешит перед глазами с натуженной рожей, как будто до ветру сходить не может…
— Да помолчи ты хоть пять минут, Маркей! — оторвавшись от бинокля, раздраженно шикнул на старика политрук. — Мелет и мелет! Мелет и мелет… У меня уже голова от тебя болит! И зачем я тебя вообще с собой взял?
— Ну, это ты брось, Карпуха! — Панибратски хлопнул по плечу политрука старикан.
Политрук недовольно поморщился, но промолчал. Не знаю, за что ему все прощалось, но этого болтливого сверх всякой меры старика, похоже, уважали в партизанском отряде.
— Действительно уже перебор, дед Маркей, — поддержал политрука командир отряда, но ка-то вяло, без огонька. — Хоть на задании язык придержи. А то в следующий раз точно не возьмем — останешься на хозяйстве над бабами начальником!
— Да куды ж вы без меня, товарищи командиры, и моей старенькой берданки? — Старик немного отклонился назад, что-то ища в зарослях высокой травы, потихоньку желтеющей в преддверии приближающейся осени. Расстегнутая телогрейка распахнулась, и на груди деда мелькнули серебрушки солдатских Егориев[1].
Минимум трех степеней —
