Присев за столик Мохов подозвал полового и попросил себе порцию осетрины с хреном, дымящийся каравай черного хлеба, ботвиньи с белорыбицей и сухим тертым балыком, тарелочку селянки из почек и серебряный жбанчик с белужьей парной икоркой. Ну и конечно десяток расстегаев с разными начинками, а вдобавок красного, байхового чая в огромной, именной чаше, расписанной золотыми петухами, положенной ему как завсегдатаю.
В ожидании заказа Савелий Иванович погрузился в чтение. Газетка была небольшой, едва ли в дюжину листов, но её содержание...
Первой в глаза бросилась заметка из североамериканского 'New York Times' с громким названием 'Великое противоборство в России'. Заинтересованный броским заголовком, Мохов принялся читать.
'Великое противоборство Русского Императора и аристократии продолжается,' - писалось в статье. - 'Мы обращали внимание в последнем выпуске на обращение Московского Дворянского Собрания, требующее создания всероссийского Имперского Парламента и представительства в нём аристократии. Аристократия ставит в вину Царю ослабление ее влияния, допуск в Московское Земское Собрание землевладельцев более низкого происхождения, но Имперское Правительство остается твердым в своем начинании. Это обращение и сопутствовавшие ему дебаты были без разрешения опубликованы в Санкт-Петербургском журнале и таким образом стали известны Европе. Напомним, что все это происходит на фоне сильных волнений, вызванных противостоянием между Самодержцем и дворянством, из-за участия представителей русской аристократии в недавнем покушении на Императорскую семью. В столице все ещё продолжаются аресты заговорщиков.
В противоборстве с дворянством Царя могли бы поддержать крестьяне, огромный и мощный класс, благодарный Государю за свое освобождение. Они должны выступить в его поддержку в трудную минуту, но у них есть свои собственные причины для недовольства, связанные с установлением их собственности и прав, и они пока что не так организованны, чтобы действовать вместе с Царем в его великой битве. Средний класс - как в Польше или на нашем собственном Юге - очень мал и едва ли обладает каким-либо политическим влиянием или опытом. Вероятно, допуск мелких землевладельцев в Московское Земское Собрание был усилием Короны создать средний класс.
Великая проблема для Царя - та, которая всегда возникает, если между Монархом и крестьянством нет промежуточного класса, сложность получения денег и займов. Император уже сделал несколько крупных займов в Английском банке, но его расходы огромны, и требуются новые срочные ссуды. Высший же свет в основном противостоит ему, а крестьянство до сих пор находится в слишком неспокойном и недовольном состоянии, чтобы помочь Государю. Он устраивает сложный и опасный эксперимент по управлению великим народом и без аристократии, и без Парламента. Он может достичь успеха, после того как общество успокоится в освобожденном состоянии, убедив крестьянство, что он является их естественным представителем и защитником, и с помощью местных администраций и лояльной прессы. Но мы полагаем, что обстоятельства вынудят его прибегнуть к истинному лекарству - Национальному Парламенту, представляющему все классы, однако с преобладанием делегатов от освобожденных крестьян. В таком составе начнется подлинно конституционная жизнь России. Представители, хотя и подчиненные Императору, должны приобрести определенную независимость через контроль над финансами. Мероприятия будут обсуждаться, замечательная политическая дисциплина установится в стране, общины будут преследовать свои интересы, классы станут бороться с классами на парламентской арене, и великие принципы Конституционного Правления будут проверены на русском народе.
Какое-то время долгая привычка к руководству и навыки управления имеющиеся у аристократии будут давать ей преимущество, но увеличивающееся богатство демократии, лидеры, которых двор будет предоставлять им, наряду с твердостью и силой чувства российского крестьянства, под неизбежным давлением современных институтов в конце концов превратят Россию в огромную демократию, управляемую Императором, подобно Франции. Сколько времени потребуется, чтобы эти политические условия взрастили такую демократию, управляемую Парламентом и Конституционным Монархом или Президентом, никто не может предсказать. Это может занять несколько поколений. Но, по крайней мере, мы можем видеть, что в России, как и везде в мире, аристократия должна уйти, и здесь, под совместной атакой Монарха и крестьянства, ее падение не может быть слишком далеким. Что бы ни было блестящего, элегантного или воодушевляющего во влиянии правящего класса, изощренного в культуре и в управлении, - и мы признаем, что что-то такое есть, по воле Провидения, - оно должно во всех странах уступить дорогу более монотонному, неброскому, но более решительному и подвижному влиянию великого народного класса - демократии.' Закончив чтение, Мохов задумался. Политические нюансы статьи его мало волновали. Да, конечно, он слышал о заговоре, о невинно убиенном царевиче, за которого он, как и наверное все москвичи, в ту памятную ночь, когда пришло это известие, поставил свечку в церкви, но вот о том, что в Москве появилось какое-то 'земское собрание' он слышал впервые. Сделав мысленную зарубку на память разузнать об этом поподробнее, Савелий Иванович продолжил чтение.
Однако пролистав ещё несколько статей, купец в конец разочаровался в новой газете. Контекст её статей был сугубо политическим и касался исключительно внешней политики, к которой Мохов был абсолютно равнодушен. Кроме того, общепренебрежительный тон иностранной прессы по отношению к родной стране, поначалу лишь слегка резавший глаз, по мере чтения вызывал все большую и большую неприязнь. Казалось бы все говорило о том, что газету следует выкинуть и забыть, однако что-то по прежнему держало его, заставляя читать статью за статьей. И чем дальше читал газету Савелий Иванович, тем больше портилось у него настроение и рождалась злость на иностранцев, считавших себя вправе без зазрения совести судить и поучать русских. Очередную статью, из французского 'Lе Figaro', Мохов дочитывал через силу. Неведомый ему француз с немалым апломбом рассуждал о последних польских и петербургских событиях. Особенно задело купца высказывание, что недавнее покушение на российскую императорскую семью было вызвано тем, что 'свободолюбивые поляки, поставленные в невыносимые условия оккупационными властями, и сочувствующие им истинные представители русского дворянства, нашли лишь такой, жестокий, но оправданный способ заявить протест против самодержавной тирании'. После этих слов читать до конца статью Савелию Ивановичу резко расхотелось, и он с отвращением отшвырнул газету в сторону и обратился к сидящему рядом Сосновскому, который и теперь расслаблялся распечатал уже второй графин беленькой:
