Ознакомительная версия.
– Она такая же моя, как и ваша. Но вы будете его искать?
– Лидия Кирилловна. Мы имеем дело не с профессиональным убийцей, тем более еще зима не кончилась. Ну куда он денется? Поедет к другу в Саратов?
– У него друг в Саратове?
– Ага, вы тоже попадаетесь в банальные ловушки. Не знаю я, есть у него друг в Саратове или нет. Главное, что в лесу ему не продержаться – он же домашнее животное.
– А если он поедет в Сочи?
– Сомневаюсь. По показаниям его супруги, Осетров покинул дом в лыжном костюме.
– Не может быть! И с лыжами?
– Без лыж.
– Значит, друзья и убежище в Сочи исключаются?
– Вернее всего.
– И надо искать его в охотничьей сторожке?
– Не исключено.
– Поэтому вы и не сочли нужным объявлять розыск?
– Следователь Чухлов – мой старый приятель, – пояснил Шустов. – Никому не нужна лишняя беготня. Он понимает, как и я, что Осетров побегает, побегает и прибежит домой зализывать раны. А жена его отправит к нам.
– А не может быть так, что коммунисты его по своим подпольным каналам переправят в Швейцарию?
– В запломбированном вагоне? – тут Шустов засмеялся. – В лыжном костюме?
– Нет, вы не смейтесь. Я знаю, что у коммунистов есть связи с коллегами за рубежом. У них есть деньги в иностранных банках.
– Это все теория. Но к нашему делу она не относится, – возразил Шустов. – Я думаю, что если бы Осетров был очень нужен партии, его бы не сбросили в отстойник.
– В каком смысле?
– В Тихоокеанский институт. На что им засвечивать каналы, если вся-то возня идет вокруг вышедшего в тираж аппаратчика.
– А раньше?
– Пока был жив и у власти его тесть, он мог рассчитывать на помощь. Тогда бы его жене не надо было убивать Алену. Нашлись бы другие методы, получше и поэффективнее.
– Значит, вы допускаете…
– Лидия Кирилловна, я ничего не допускаю. Я даже не следователь, а простой сыщик. Но я, честно говоря, слабо представляю себе ситуацию, как эта самая гражданка Осетрова сидит вместе с Аленой и пьет с ней чай, пока та принимает таблетки снотворного. А потом говорит: вот у меня здесь еще таблеточка нашлась, добавь к своим.
– Ну а что же тогда?
– А тогда, когда убийство выяснится, окажется все просто. Все убийства выясняются просто.
– Что-то пока вы ничего не выяснили.
– Выясним, никуда они от нас не денутся. Если бы это была люберецкая группировка, или солнцевская, или… скажем, организованная преступность, тогда бы мы махнули рукой. А тут бытовуха. Справимся.
– А знаете ли вы… Я это уже слышала.
– Что?
– Ладно, потом расскажу. Сейчас вам некогда.
Сейчас бы рассказать про триста долларов, которые якобы пропали из квартиры Алены. Ей не хотелось втягивать в это дело и без того пострадавшую Соню. Черт знает, что может сделать этот Петрик, если он узнает, что Соня проболталась Лидочке, а та тут же сообщила в милицию. Может, это окажется тот самый случай, когда милиция разведет руками и скажет: «А что делать? Организованная преступность!»
– Хорошо, до свидания, звоните, если что, – сказал Шустов.
Он умчался по своим, совсем уж чужим делам.
Лидочка понимала, что никому уже, в сущности, нет дела до Алены. Соня теперь больше переживает из-за долларов и сорвавшегося шоп-тура, Татьяна получит квартиру и, возможно, будет далее писать мемуары на Васильевской. У Шустова другие дела, Петрику пора убегать в Швейцарию к своим потайным счетам, что не мешает ему собирать долги по России. Да и Лидочке интереснее узнать, где искать следы содержимого шкатулки. А раз Алена уже не расскажет об этом, придется действовать самой. Лидочка представила, как дух Аленки в ожидании девятого дня, когда можно будет отправиться в чистилище, реет над грешною Москвой, неприкаянный и ни у кого не согревшийся в сердце. Впрочем, может, она несправедлива? Может быть, Осетров сейчас сидит в уголке охотничьей сторожки и обливается слезами, раскаиваясь в том, что довел до смерти свою возлюбленную.
* * *
Лидочка вернулась к шкатулке.
Шкатулка была теплой, словно ее недавно держали другие руки.
– Свет мой, зеркальце, скажи, – вслух произнесла Лидочка.
Шкатулка должна помнить, где лежат доверенные ей почти шестьдесят лет назад ценности. Но как заставить ее говорить?
И вновь Лидочка стала строить логическую цепочку, как отыскать пропажу. Если шкатулка нашлась у Алены, то не исключено, что и к Алене она попала с дневниками и находками из Трапезунда. Алена, не зная о ценности, которую они для кого-то представляют, спрятала дневники на антресоли, вряд ли бы она выкинула их на помойку. Обычно люди не выкидывают старые дневники, даже чужие, – суют куда-то в угол. А потом… Лида, не утешай себя. Лишенные защитной шкуры шкатулки, камешки и черепки становятся просто мусором, а дневник – макулатурой. Если Алена набила шкатулку нитками и пуговицами, значит, она считала пуговицы более ценными предметами, чем дневники…
Лидочка позвонила на квартиру Алене, надеясь, хоть и без особых шансов на успех, что малоподвижная Татьяна Иосифовна ее еще не покинула.
Конечно, ставить под сомнение слова откровенной Сони, тем более признаваться в собственном излишнем любопытстве, не следовало. И все же в Лидочке теплилась надежда еще на одно чудо: она спросит сейчас у Татьяны, не заметила ли та, разбираясь в квартире дочери, дневники ее Сергея Серафимовича…
Татьяна подошла на пятый звонок, когда Лидочка уже готова была повесить трубку. Она говорила таким слабым, умирающим голосом, что Лидочку сначала охватил глубокий стыд за то, что она вчера вечером не осталась у Татьяны, чтобы помочь ей убраться или вымыть посуду – вдруг молодежь разбежалась, так и не сообразив помочь старухе?
– Как вы там? – спросила Лидочка. – Как вы себя чувствуете?
– Глупо задавать мне такой вопрос, – ответила Татьяна. – Я по ту сторону усталости. Всю ночь я вывозила грязь, которую они оставили, а потом накачалась реланиумом, так что чуть сама не отправилась на тот свет.
– Вы сегодня не выходили?
– Куда я пойду в таком состоянии, моя родная? Я отлеживаюсь. Жду не дождусь того момента, когда смогу захлопнуть за собой эту проклятую дверь и вернуться к своим рукописям… Ты почему молчишь? Ты думаешь, что я притворяюсь?
– Нет, я так не думаю.
Татьяна глубоко вздохнула. Потом произнесла тихо, словно ждала отказа:
– Лидочка, нельзя ли попросить тебя о маленьком одолжении?
– Я постараюсь вам помочь.
– Я в этом не сомневалась. Лидушка, если ты собираешься выходить, только, конечно же, специально этого не делай, но если ты собиралась выходить, то, пожалуйста, будь добра, зайди в молочный – у меня совсем нет ни молока, ни масла, – мне это очень нужно. Не могу же я питаться рыбными салатами и копченой колбасой, которая осталась от этого нашествия. Можно подумать, что все так голодны, что специально шляются по похоронам, чтобы потом нажраться на поминках. Это ужасно – ведь теперь все расходы обрушились на меня.
Ознакомительная версия.
