— А что он изобретает?
— Все подряд, — сказал Тинкет. — Велосипеды, кофемолки, водопроводные краны, межконтинентальные баллистические ракеты... Мне он помогает с иллюзиями, где одной ловкостью рук не обойтись и требуются другие уловки.
— Как с чемоданом, — подсказала Томка.
— Именно, — согласился Тинкет. — Еще у него самая большая в Италии коллекция хлама и барахла.
— Что значит «коллекция хлама и барахла»? — нахмурилась девушка.
— То и значит. Представляешь, что такое «блошиный рынок»?
— Само собой, — Томка вспомнила толкучку в Удельной. Там она нашла свой чемодан, там же, при желании, всегда можно найти самые волшебные вещи.
— А теперь вообрази самый большой блошиный рынок, какой только можешь, и запихни в один дом.
— Ого! Твой приятель Бруно... он антиквар?
— Хуже. Он старьевщик. Старьевщик-изобретатель, если ты можешь такое представить.
— Могу, — сказала Томка. — Мне это даже нравится. Есть в этом здоровая эксцентричность. А как он собирает свой хлам, если безвылазно живет на острове?
— Не спрашивай. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
Бруно жил в самой глубине острова Мурано, с одной стороны — рядом с базиликой Дуомо ди Мурано, но достаточно далеко от основных туристических троп. С виду это был обычный двухэтажный дом, цвета среднего между розовым и рыжим, с закрытыми ставнями окнами и кованым балкончиком над входной дверью. В классическом венецианском стиле, даже дверной молоток сделан в форме львиной головы. На Мурано таких зданий предостаточно; единственное, что выделяло этот дом и свидетельствовало о наклонностях хозяина — пара ржавых велосипедных колес на балконе.
Тинкет минут пять колотил в дверь, прежде чем с той стороны раздались шаркающие шаги.
— Кого еще черти принесли? — голос прозвучал, будто слова выкрикивали в огромную кастрюлю.
— Открывай, старый мусорщик. Я битый час пытаюсь до тебя достучаться, совсем оглох на старости лет?!
Томка, не ожидавшая от фокусника столь фамильярных выражений, вскинула брови. Однако из-за двери послышался хохот; Бруно, похоже, обрадовался, что беседа началась в таком ключе.
— А! Это ты, Карлито. Явился к старику... avanti, avanti, — дверь приоткрылась, и из щели показались красный нос и растрепанная седая бороденка, вся в табачных крошках. — Да ты, погляжу, с невестой...
— Это моя ассистентка.
— Вижу, вижу. Buon giorno, синьорина. Дайте-ка я погляжу, что за красавица снизошла до этого дурня...
Вслед за носом и бороденкой появилось морщинистое красное лицо. Чем-то Бруно напоминал старого, умудренного жизнью бульдога. Некоторое время он подслеповато щурился, разглядывая Томку. Сообразив, что она стоит против солнца, девушка вежливо отступила в тень.
Едва ли она ожидала, что это произведет такой эффект. Глаза старика чуть не выскочили из орбит, словно кто-то хорошенько ударил его по затылку. Челюсть задрожала, кадык ходил ходуном. Бруно стал похож на бульдога, который подавился котлетой.
— Ты... Ты... — прохрипел он, тыча в Томку узловатым пальцем. — Ты... Как...
— Простите?
Бруно сглотнул.
— Марш в дом! — рявкнул он так, что любой армейский сержант лопнул бы от зависти. — Быстро!
У Томки и мысли не возникло перечить. Сжавшись, как мышка, она юркнула в дом.
— Ты чего разорался, друг? — спросил Тинкет, проходя следом. — Что-то случилось?
— Где ты ее нашел, дурень? Ты хотя бы понимаешь, кто это?
Посмотрев на Томку, чтобы удостовериться, что за время поездки та не превратилась в сказочное чудище вроде единорога, Тинкет выдвинул свою версию:
— Моя ассистентка?
Бруно запыхтел.
— Как тебя только земля носит... Ты хотя бы понимаешь, во что вляпался?
— Конечно... — протянул Тинкет, продолжая глядеть на Томку. Та уставилась себе под ноги, носком ботинка ковыряя дыру в досках паркета.
Бруно затоптался на месте, будто в штаны ему запустили пригоршню муравьев.
— Ни черта ты не понимаешь! Это же Гуттаперчевая Принцесса!
Тут Томка решила, что пора ей вставить слово.
— Нет, не я.
— Что?!
— Гуттаперчевая принцесса — это не я, — повторила Томка. — Вы перепутали.
— Ха-ха! — с надрывом произнес Бруно и попытался выдрать из головы клок волос. По тому, как перекосило его лицо, ему почти удалось. — Это ты этому дурню будешь сказки рассказывать!
— Я не рассказываю сказок, — Томка начала злиться. — Никакая я не принцесса...
— Ха-ха!
— Хотя ошибка понятна, — настойчиво продолжала Томка. — Вас ввело в заблуждение некоторое внешнее сходство...
— Некоторое? Ха-ха!
— Но оно объясняется тем, что синьора, которую вы называете Гуттаперчевая Принцесса — моя прабабка.
Томка рассчитывала, что новость огорошит Бруно, и не ошиблась. Едва слова о родстве со знаменитой артисткой сорвались с ее губ, сардонические смешки встали у старика поперек горла. Старьевщик-изобретатель стал похож на бульдога, который хорошенько разогнавшись, преследуя кошку, впечатался мордой в дерево. А кошка, легко запрыгнув на это самое дерево, сидит себе наверху и посмеивается — такой кошкой и чувствовала себя Томка.
— Что? Но... Прабабка?! Как прабабка?
— Так прабабка. По материнской линии.
— Ах... Вот оно как... — Бруно затряс головой, и табачные крошки посыпались на пол, точно конфетти. — Правнучка Гуттаперчевой Принцессы?
— Именно. Меня тоже зовут Тамара... Назвали в ее честь.
— В ее честь!
— Теперь, — влез в разговор Тинкет, — когда мы разобрались, кто есть кто, может, ты соизволишь принять нас, как полагается? Открывай закрома и неси дорогие яства, выкатывай бочки вина.
— Какое, к чертям, вино?! — произнес Бруно таким тоном, словно фокусник предложил ему слизняка. — У меня, дурень, чуть разрыв сердца не случился. Пойду хлебну граппы... Это же надо — правнучка Гуттаперчевой Принцессы!
— А что... — начала Томка, но Бруно уже пошаркал вглубь дома. Тинкет посмотрел на девушку и развел руками.
До сих пор у Томки не было возможности оглядеться. А сделать это стоило — жилище Бруно впечатляло. Назвать его домом язык не поворачивался. По сути это был большой шкаф, разросшийся до невероятных размеров. И в этом шкафу никто и никогда не наводил порядок. Сравнив это место с блошиным рынком, Тинкет не погрешил против истины, а кое в чем даже преуменьшил. Томка первым делом подумала о заброшенной свалке.
Чего тут только не было: старые велосипеды, разбитые часы, пыльные керосиновые лампы, свернутые ковры, вазы, клетки для попугаев, чучело гагары и похожие на гробы радиоприемники, коробки с пластинками... В некоторых местах горы хлама достигали потолка, поддерживаемые лишь парой хрупких стремянок. Казалось, одно неверное движение — и они рухнут, сметая все и вся, как снежная лавина. Отовсюду слышались зловещие скрипы и треск.