что он мне ответил.
До сих пор Трифон словно не слышал моих вопросов.
— Но пойми и ты меня. Здесь мой обход, я тут работаю. Отвечаю за этот участок леса. Потому и интересуюсь.
Трифон снова помолчал. Я искоса наблюдал за ним — он дышал легко и свободно.
— Никаких тайн у меня нет, — наконец ответил он. — Ни загадок, ни преступлений. Я просто ушёл от мира, вот и всё. Живу здесь, молюсь богу. Собираю ягоды и грибы. Иногда выхожу к людям, чтобы продать то, что собрал, и купить самое необходимое. Да, ещё ловлю рыбу. Но немного, только на еду. А зверей не трогаю — мясо я давно не ем. Хватит тебе этого?
— Да, — кивнул я. — Спасибо, что объяснил. Так чем я могу отблагодарить тебя за помощь? Инструменты, консервы, лекарства?
Трифон еле заметно улыбнулся в густую седую бороду.
— Господь надоумит, если понадобится, — повторил он.
Затем собрал вычищенную рыбу и молча ушёл в землянку.
На следующее утро я собрался домой. Выбрался из землянки и сидел на травянистом холме, тщательно наматывая портянки. Рядом Трифон вытёсывал мне костыль из толстой суковатой берёзы.
— Ну-ка, примерь!
Я поднялся на ноги. Размер Трифон выбрал идеально — крепкий сук ложился как раз в подмышку. Верхний обрубок ствола упирался в плечо, крепко фиксируя костыль.
— Хорошо!
Но Трифон нахмурился.
— Хорошо, да не очень. Намнёт тебе подмышку через час. Погоди!
Он спустился в землянку и тут же вернулся, неся в руках обрезок ватного одеяла и капроновую верёвку. Обмотал одеялом сук и обрезок ствола.
— Подержи!
Я зажал одеяло, а Трифон плотно обмотал его верёвкой, сделав побольше витков.
— Ну, вот! Другое же дело. Теперь точно доберёшься до своей Черёмуховки.
Трифон произнёс это с усмешкой, но по-доброму.
Я тоже улыбнулся и поднял глаза. В синем утреннем небе медленно плыли белые кучевые облака. Дождь кончился ещё позавчера, но воздух до сих пор пах сырой свежестью. Даже трава не высохла до конца — настолько высока была влажность.
— Иди прямо в деревню, — сказал Трифон, глядя прямо на меня. — Обратно к базе не возвращайся.
— Что там? — спросил я. — Всё сгорело?
Трифон сурово кивнул.
— Слава Богу, огонь на лес не перекинулся. Дождь помог — погасил пламя. Инструменты, которые ты выкинул, я собрал. Увидишь ближе к реке поваленную ель с выворотнем — я там их под ствол подпихнул.
Он помолчал и добавил:
— Не моё это дело, но скажу. Видел на пожаре другого егеря. У него ещё база на дальнем конце озера.
— Жмыхина? — уточнил я.
Солнечный день словно потемнел.
— Я его фамилию не спрашивал, — просто ответил Трифон.
— Как думаешь, мог он поджечь домики?
Этот вопрос мучил меня всё время. Я просто не мог не задать его.
— Не знаю. Господь говорил: «Не судите, да не судимы будете». Вот я и не сужу.
— Но ты же здесь живёшь, — не отставал я. — Наверняка что-то видел. Можешь мне рассказать — что происходит у Жмыхина на базе?
По изменившемуся лицу Трифона я понял, что сплоховал. Не станет он мне ничего рассказывать.
— Прости, Трифон, — вздохнул я. — Понимаю.
— Не понимаешь, — возразил он. — Пока не понимаешь. Но пытаешься, и это тебе зачтётся.
Он наклонился к густой траве. А когда выпрямился — на его широкой ладони алело несколько ягод крупной земляники.
— На вот, угостись на дорожку. Да и шлёпай себе.
Я осторожно принял ягоды в пригоршню и ссыпал их в рот. Проглотил сладкую, сочную земляничную мякоть.
— Спасибо!
— Не за что. Ну, прощай, Андрей.
Трифон повернулся и, ничего больше не говоря, ушёл в землянку.
Глядя на его широкую спину, я поймал себя на мысли, что завидую ему. Он жил невообразимо суровой, но очень простой и понятной жизнью. В этой жизни не было места слабостям, страхам или сомнениям.
Интересно, смогу ли и я когда-нибудь жить вот так?
Я ещё минуту постоял, потом опёрся на костыль и похромал в сторону реки.
Песенка после дождя сильно вздулась. Мутный поток с громким журчанием бежал в глинистых берегах. Торчавшие из воды большие камни бесследно скрылись.
Чёрт, а как же я буду переправляться? Или идти по этому берегу? Это, конечно, вариант. Вот только тропинки здесь нет, а пробираться сквозь лесную чащу я буду гораздо дольше. Если же на пути попадётся заболоченная заводь — замучаюсь обходить стороной.
Хорошенько поразмыслив, я всё же решил перебраться на нужный берег. Спустился к реке и ступил в воду, осторожно нащупывая дно костылём.
Пускаться вплавь не пришлось. На середине реки вода почти доставала до груди, но течение не сбивало с ног, и я благополучно добрался до берега. Только в одном месте пришлось обходить здоровенный камень, который я заблаговременно нашарил костылём.
Выбравшись на берег, я снова призадумался. По-хорошему, стоило бы разуться, выжать и перемотать портянки. Но смогу ли я потом натянуть сапог на больную ногу?
В задумчивости я сделал несколько шагов и махнул рукой на переобувание. Сапоги сидели плотно, не ёрзали. Риск натереть мозоли был минимальным. Чёрт с ним! Доберусь до деревни, а там разберёмся.
Упираясь костылём в размякшую от дождя лесную почву, я упрямо шёл вперёд. Сначала пытался считать шаги. Потом плюнул на это дело и просто шагал, механически переставляя ноги.
Неожиданные порывы ветра стряхивали с деревьев тяжёлые холодные капли. Капли падали мне за воротник, заставляя ёжиться. Ветер лез холодными ладонями под вымокшую штормовку. А я всё шагал и шагал.
Неизвестно откуда на ум пришли слова:
Ангел-хранитель, служитель Христов, крылатый и бестелесный,
Ты не знаешь устали в своих путях-дорожках.
Молю тебя быть спутником моим по моей же путь-дорожке.
Предо мной дорога дальняя, трудный путь выдался рабу Божию.
Пробормотав их в первый раз, я сильно удивился. Откуда? Верующим я не был ни в прошлой жизни, ни в этой. В церковь заходил от силы пару раз — поставить свечку, да помолчать перед иконами. И вот тебе!
Но потом до меня дошло, что именно эту молитву вчера вечером читал Тихон. Я не особенно вслушивался в его тихий монотонный голос, а вот, пожалуйста — запомнил! И сейчас, когда монотонное движение выматывало, а до цели было
