Ознакомительная версия.
— А? Иди-иди, я подожду.
Александр во все глаза смотрел на двигающийся паровоз: закопченная труба, клубы пара… машущий зеленым флажком путеец в форменной тужурке, суетящиеся носильщики с большими посверкивающими бляхами на груди, важный городовой, стоящий на небольшом возвышении. Чисто, несуетливо, малолюдно. Еще и тихо… относительно, разумеется: басовитое пыхтение паровоза и легкий гул встречающих-провожающих все же никуда не делись.
«Неужели все это реально?»
К жизни вернули две вещи. Довольный извозчик (уж наверняка не прогадал), запыхавшись, подбежал и вывалил на ладонь кучу липких медяков. И заурчавший от голода живот, оперативно отреагировавший на вид аппетитно жующего что-то явно очень вкусное человека в расположенном невдалеке летнем кафе.
Быстренько уладив все формальности в кассах и камере хранения, князь едва ли не бегом отправился в кафешку: живот уже не бурчал, а ревел, требуя срочно в него что-то закинуть — желательно хорошо прожаренное.
— Чего изволите-с?
— Отобедать у вас можно?
— Увы-с, только легкие напитки-с и закуски к ним.
Официант был искренне расстроен — а вдруг клиент уйдет? И чаевые с ним…
— А что за закуски?
— Осетринка, балычок, мясо разное, горячее… сыр… пирожные всякие, блины, икра паюсная…
«Я сейчас слюной захлебнусь! Или в обморок упаду, ненадолго. Как раз лицом в икру».
— Блинов неси и закуску мясную.
— Что будете пить?
— Лимонад есть? Вот его и буду.
— Сей момент, все исполним.
Наелся так, что едва смог встать из-за стола. Попутно понял радость извозчика — он оставил себе двугривенный, а все, что съелось и понадкусывалось, обошлось в сорок копеек, да пятак чаевых официанту. При том, что порции такие, что лопнуть можно.
«Как же тут выпивают, если столько закуси треба? Или это для меня так расстарались?»
Посадка в вагон прошла буднично и серо: подошел, показал билет кондуктору, пропустил вперед носильщика с чемоданом и занял просторное купе. Когда состав тронулся, отдал на проверку билет все тому же кондуктору, отказался от чая, свежей газеты (как она может быть свежей в шесть часов вечера?!) и, дождавшись, пока за окном потянулись сельские пейзажи, завалился спать. Убаюканный мерным покачиванием вагона, он напоследок порадовался:
«Хорошо, что в купе один еду-ууу!»
Проснулся под вечер следующего дня.
«Неплохо я придавил — почти сутки. Чего тихо-то так? А, стоим».
По-быстрому решив вопрос с гигиеной и туалетом, Александр выяснил у кондуктора время до начала движения и легкой рысью двинулся на поиски станционного буфета. Должен же он тут быть? Ожидания его не обманули: был, только не буфет, а маленький ресторанчик, и наплыва посетителей в нем не наблюдалось.
«Мне начинает нравиться новая жизнь».
— Чего изволите?
— Ужин. Поплотнее. И чего-нибудь с собою в дорогу — чтобы до Варшавы хватило.
— Будет сделано.
Такое впечатление, что ждали именно его. Труженик подноса и салфетки даже с места не сдвинулся: звонкий щелчок пальцами, быстрый жест, и на столе стали появляться тарелки, затем наполовину полный бокал с… вином, видимо, и на отдельном месте — чашечка чаю в комплекте с полупрозрачным ломтиком лимона.[1] Минут через десять сосредоточенного жора пришло понимание — погорячился. Сильно.
«Жаба задавит, если все не съем. А ведь задавит, точно. Что тут за порции такие, сразу трем впору. Блин! Жалко оставлять-то! И с собой не забрать. Вот тут точно — все надкусаю, чтобы не так обидно было».
Отвалившись от стола, князь утер трудовой пот накрахмаленной салфеткой и кивнул ожидающему невдалеке официанту.
— Прикажете рассчитать?
— Пожалуй.
Для приличия глянув в блокнотик, халдей скороговоркой протрещал:
— С вас два рубля с полтиною!
Офицер кинул на стол еще одну трешку, но в последний момент по улыбке официанта отчетливо понял — сдачи ждать не следует. И вдруг так захотелось проявить бережливость, просто жуть.
«Ну-ну, рано радуешься!»
— Ах да, еще бутылку легкого вина и какое-нибудь пирожное с собой. Это возможно?
— Разумеется…
Слегка поубавивший радушие официант через минуту вернулся с одним большим и одним маленьким пакетами в руках.
В купе корнет свалил всю свою добычу на столик и первым делом проверил, все ли вещи на месте. Вспоминая прошедшие дни, Александр решил, что нигде по-крупному не ошибся, ну а мелочи спишут на последствия обморока. Медик сказал, что нервического припадка. Знать бы еще, что это такое? Ладно, неважно. Прикинем, что ждет дальше?
«Ченстохов, штаб бригады. Примут меня там, как молодого специалиста. То есть: подай, принеси, сбегай, спасибо, пошел на фиг! Образно, конечно, но так и будет, без сомнений. Радует, что не рядовым еду служить. Нда. Следовательно, выделяться не будем, начальство разочаровывать тоже. Кого ожидают, того и должны получить. Это первое. Надо срочно учиться общаться с окружающим миром, накатывающее равнодушие начинает сильно беспокоить. Это второе. Ну и третье, напоследок. Я же вообще не знаю, как управлять взводом!»
От таких оптимистичных мыслей разболелась голова, а еще, как бонус к дергающей боли в висках, начало покалывать в глазах. Забыться удалось с трудом и только под утро. Боль не ушла и на следующий день. И на следующий. Прошла только на третий, но кое-что после себя все же оставила. Память. Хороший такой кусочек переживаний, эмоций, надежд…
Свежеиспеченный корнет князь Агренев действительно оказался «ботаником» — классическим таким, образцовым, почти эталоном для других. Вечно не второй даже, а третий, с кучей комплексов, застенчивый и мечтательный до ужаса. Очень переживающий из-за того, что он до крайности беден и вечно на казенке. Папенька, не оставивший в ново-старой памяти даже малейшего образа, никогда не злоупотреблял чрезмерным общением со своим единственным отпрыском. Если верить обрывкам памяти, так папуля вообще не помнил о том, что у него есть наследник. И умер от обильно-систематических возлияний, оставив после себя на удивление много долгов и трехкратно перезаложенное по закладным, основательно, можно сказать — старательно, запущенное поместье. Поместье продали, долги погасили, а сироту… его почти сразу взяла на попечение сестра матери, та самая Татьяна Львовна, и с пяти лет растила вместе со своей дочкой. Мама, мамочка… В памяти остались размытые образы: светлый силуэт, теплые руки, родной голос. Маленький светлый уголок в черной тьме отчаяния — слишком маленький уголок, увы. Учеба в Александровском кадетском корпусе и постоянные насмешки сверстников, отсутствие друзей и первые комплексы. Золотая медаль как лучшему ученику, поступление в Павловское военное училище, исступленная учеба — и все те же насмешки, насмешки, насмешки… Да, он князь. Древнего рода. Рюрикович![2] Вот только нищий и бессильно терпящий ехидные замечания и незлые вроде шутки почти от всех вокруг. Последней каплей стала беседа со старшим наставником — единственным, кому он хотя бы немного открылся.
Ознакомительная версия.
