— Князь, у меня к вам есть замечательная просьба, если вас это не затруднит.
— Я в полном вашем распоряжении, ваше высочество! — отрапортовал Барятинский, вытянувшись по струнке и поедая меня глазами.
— Пока я буду на экскурсии, окажите мне услугу, найдите генерал-лейтенанта Дена, бывшего еще недавно здешним губернатором, и передайте ему, что я хотел бы встретиться. Насколько знаю, вы хорошо знакомы с городом, кажется, у вашего семейства здесь есть одна из родовых усадьб, так что это должно не составить вам труда?
— Так точно. Разрешите выполнять? — гаркнул Барятинский.
— Да, конечно, идите, — отослал я его движением руки.
Князь молча козырнул, щелкнул каблуками и, развернувшись, чуть ли не бегом бросился вниз по лестнице. Прямо как в игре, где щелчком мыши отсылаешь солдат в бой. Только чужие эмоции мешают.
Вскоре мы покинули дом губернатора. Впрочем, я бы сказал, что это был настоящий дворец, особенно если посмотреть по меркам моего времени. Выйдя на улицу, увидел огромную шестиместную губернаторскую карету с фельдъегерями и тарантас, ожидающих посреди парадно вымощенной мостовой напротив выхода. Собравшаяся по другую сторону дороги огромная толпа горожан при виде меня разразилась ликующе громким «ура!». Воспоминания Николая и остро испытываемые мной ожидания толпы не позволили мне просто усесться в карету. В сопровождении флигель-адъютанта подошел к собравшейся толпе. Приняв от городского головы хлеб-соль (из-за вчерашней задержки в пути я прибыл в город слишком поздно, и торжественной встречи не получилось), перебросился несколькими словами с собравшимися дворянами и купцами. Затем прошелся вдоль растянувшейся толпы, попутно благословляя младенцев, которых матери тянули ко мне. Я испытывал весьма противоречивые чувства: с одной стороны, мне было крайне лестно лицезреть такую любовь народа к себе, а с другой — я же не икона какая-нибудь, чтобы на меня чуть ли не молиться, и не святой, чтобы кого-то благословлять. Хотя, припоминая случай в Саратове, иногда, наоборот, Николая благословляли седые старцы, растроганные моей простотой и близостью к народу. Тем не менее некий неприятный осадок остался — не привык я к такому. Зато появился повод порадоваться — первое мое родное чувство, пусть и не приятное, а то я уже беспокоиться начал.
Но вот все церемонии оказались позади, и, разместившись в карете, мы направились в центр города на главный холм, где в старину находилась деревянная крепость. От крепости ныне остались разве что воспоминания, а вот от вида, открывавшегося с вершины, захватывало дух. Стояла чудесная осенняя погода, та самая, которую так любил Пушкин, золотые кроны деревьев придавали городу сказочный вид, у меня аж сердце защемило от осознания невозможности запечатлеть такую красоту. Фотоаппарата у меня, к сожалению, нет, и в ближайшие десятилетия ничего нормального в этом направлении не предвидится, зато под рукой у меня находился великолепный художник — Алексей Петрович Боголюбов.
— Алексей Петрович, не откажите мне в любезности, не могли бы вы запечатлеть на холсте открывающиеся моему взору сказочные виды с этого холма?
— Непременно, ваше высочество. Всего секундой раньше я и сам порывался это сказать, но не хотел отвлекать вас от столь милых русскому сердцу красот, как вот вы уже сами опередили меня.
Нежно светило слабое осеннее солнце, ласковый ветерок не причинял никаких неудобств, большая часть свиты, захваченная открывшимся видом, все так же зачарованно молчала, лишь только Извольский все никак не унимался, рассказывая, что где находится.
— Ах, ну к чему словами портить такой прекрасный вид, открывшийся нам тут. Извольский, оставьте, — недовольно заткнул я губернатора. Тот замолчал, подавившись на полуслове, но настроение было бесповоротно испорчено, открывающаяся красота больше не радовала меня. И, отправляясь к Знаменскому монастырю, я, вместо владевшего мной наверху холма умиротворения, испытывал сильнейшее раздражение на губернатора. Краем сознания отметил, что либо наши с Николаем чувства совпали, либо я уже не знаю, где чьи эмоции. Шизофрении мне еще не хватало. «Могу гарантировать — тело выживет!»
Первым пунктом поездки был относительно недавно перестроенный Знаменский мужской монастырь, воздвигнутый в честь избавления от польского нашествия. Осмотрев сияющее свежей краской здание и пообщавшись с настоятелем, я со свитой отправился в Знаменский собор. Там был встречен владыкой Курским и Белгородским епископом Сергием с четырьмя архимандритами и монашествующей братией. Облобызавшись с епископом, мы были препровождены в саму церковь. Внутреннее убранство произвело на Николая сильное впечатление, а для меня так на троечку. Хозяину тела казалось, что все дышало торжественностью и благодатью. Владыка, явно довольный «моим» восхищением, которое Николай, без моего разрешения, отображал на нашем общем лице, разрешил прикоснулся к святыне. К чудотворной иконе Божией Матери «Знамение», которая, как мне сказали, по случаю приезда столь важного гостя была специально перенесена в Курск из Коренной пустыни. В прежней жизни я не мог себя назвать особо верующим человеком, но, прикасаясь губами к древней иконе, не мог сдержать чувства благоговения. На лбу выступил пот — это не я! Не я! Николай! Хотел развернуться и выйти, но тело не слушалось. Выстояв утреннюю службу и немного послушав колокольный звон, мы проследовали дальше. Город был явно рад приезду цесаревича и старался всеми силами это показать.
Из Знаменского собора мы направились в Сергиево-Казанский. Улицы, по которым мы проезжали, буквально кипели толпами возбужденного народа. Жители города выражали свою радость ярко и шумно. Главные улицы, по случаю моего приезда, были украшены цветами, флагами и транспарантами. Балконы многих зданий были красиво задрапированы цветными тканями, а на фасадах домов вывешены портреты моего батюшки, Александра II, и полотна с моими инициалами.
Утерянное после выговора Извольскому прекрасное настроение вернулось ко мне (или к Николаю, тут уже и не разберешь). Я с любопытством рассматривал все вокруг. Вдоль центральной улицы стройной линейкой выстроились учащиеся школ и студенты учебных заведений. За порядком следило несколько дюжин жандармов в белых парадных мундирах.
Прибыв в Сергиево-Казанский собор, я поднялся в летнюю церковь на втором этаже, где мне были представлены замечательной работы резной иконостас и знамена курских полков, участвовавших в Севастопольской эпопее.
Оттуда, вновь по Московской улице, мы проследовали к зданию Дворянского собрания, где у парадного подъезда нас встречал предводитель курского дворянства шталмейстер Николай Яковлевич Скарятин с уездными предводителями. Попредседательствовав на торжественном собрании в мою честь и переговорив с несколькими дюжинами представителей знатных родов, почувствовал, что устал. Я начал тяготиться экскурсией, хотелось поскорей встретиться с Деном или «побеседовать» с дневником. Мой воспитатель, граф Строганов, заметив мое чувство, мягко свернул нашу дальнейшую светскую программу, и через некоторое время мы отправились назад в дом губернатора.
