Гюнтер с Нюрой уселись на надувные кресла, а Воинот устроился на лавке, положив перед собой на стол, на котором, давеча был съеден кабанчик, потёртую дорожную сумку. Из угощения, на подносе были выставлены яблоки и трёхлитровая, запотевшая, не иначе как с ледника, тёмно-зелёная бутыль. Павел разлил вино по кубкам, преподнёс напиток князю с княжной и отошёл в сторону, оставаясь в поле зрения Нюры и одновременно пользуясь тенью тента.
— Из Оломоуца я поскакал в Брно, там заночевал и через сутки был уже в Сухих Крутах, — начал рассказывать Воинот, — оттуда сопроводил купцов через Кроссенбрум до Вены. Весёлые такие ребята, думали, что раз попутчик, то можно за охрану не платить. Дальше начались приключения. По дороге в Грац на меня трижды нападали. Отравили заводного коня, набрасывали сеть, пока я отдыхал в лесу, в харчевне во Фризах подсунули, шлю…, ой…, прошу прощенья, госпожа. Познакомили с девицей, которая напоила меня снотворным. Да только жаркое у тамошней стряпухи было никуда не годным. Зелье вместе с ужином осталось под забором. Но лучше остаться голодным, чем с перерезанным горлом.
— Верно говоришь. — Поддержал земляка Гюнтер.
— Понял Гюнтик, как с чужими девками знаться? — Высказала Нюра.
— По горной дороге добрался до Виллаха, а там, где с паломниками, а где и сам доскакал до Ливелея. На попутный корабль еле успел. Все бегут от кочевников.
— Венецианцы дорого за провоз берут?
— Марку серебра отдал. Правда спал отдельно, и кормили хорошо. Рыба у них, пальчики оближешь.
— Не надо про рыбу, — умоляющим голосом попросил Штауфен, — Где отца нашёл?
— В Равенне. Фаэнц к моему приезду уже пал. Император принял меня как посла. Мой друг, Гец, устроил аудиенцию через день, по прибытию. Твою картину поставили напротив трона, он ждёт твоего возвращения.
— Так и сказал?
— Да. А когда прочёл послание, — Воинот посмотрел по сторонам, нет ли лишних ушей, и продолжил, — Ты единственный, кто бескорыстно предложил свою помощь. Ему сейчас очень тяжело. Я привёз пергамент.
— Давай.
Воинот приподнялся с лавки, расстегнул сумку и вынул из неё тубус, в котором отвозил послание императору.
'Я рад, что мой маленький Гюнтер наконец-то устроился. Новгородская княжна — просто красавица. Жду тебя к себе с первенцем. По возможности, захвати с собой рисовальщика. Твоё письмо лишь подтвердило мои опасения. У властителя не может быть друзей, об этом говорили ещё древние, надеюсь, ты помнишь. Но у каждого правила есть исключения, каким был для меня верный Герман[8]. Я буду рад, если у тебя окажется такой друг. Провинция Самолва должна стать форпостом наших восточных территорий'.
— Stupor mundi, — пробормотал Штауфен.
— Что? — Переспросила Нюра.
— Удивление света. Отец всегда выкидывал фортели, от которых, хоть стой, хоть падай. Или он решил, что я один из его юстициев?[9] Нет отец, у каждого свой путь.
— Я думаю, надо дядю дождаться, — сказала княжна, — он очень ждал этого ответа. Расскажи, барон, как ты собрал столько переселенцев?
— Не было ничего проще, госпожа. Когда Фридрих узнал, что я направляюсь в Аугсбург, мне дали в сопровождающие трёх новоиспечённых юристов из Апулии, ну а Гец, он поехал сам. В принципе, это он собрал два десятка семей. Мне только пришлось оплатить их долги перед аббатством. Дальше была муторная дорога от монастыря к монастырю. Переселенцам на восток запрещено отказывать в крове, этим и пользовались.
— А где этот твой Гец? Зови его!
— Я схоронил его, перед переправой. Когда мы добрались до Ливонии, старый товарищ совсем сдал. Лекарь приставил к его больным ногам пиявок, но даже это не помогло. С каждым днём силы покидали моего друга, а когда он увидел, как вешают на дороге ребёнка-браконьера, — Воинот моргнул глазами, провёл ладонью по лицу, вроде, как стряхивая усталость, и продолжил: — Гец заступился за мальчика. Освободившийся малец подхватил с земли камень и бросил в своего палача. Мальчишке разбили голову дубинкой. Прямо на наших глазах. С тех пор, мой друг уже не вставал с повозки. Вот такая грустная история.
Швабцев временно разместили в палаточном лагере, разбитом ещё вчера, на полянке, невдалеке от строящегося замка. Место было удобное и единственное, не подвергшееся сельскохозяйственным посевам, так как в половодье иногда заливалось водой. Поначалу, Гюнтер планировал отвести кусок земли на северо-западе от деревни, за старым причалом. Таким образом, замок разделял бы Самолву на две части, но уже вечером, столкнулся с неприятной историей. Игнат, вернувшийся с уловом, отказался отдавать рыбу новым соседям. Побил пришедшего за продуктами швабца, и, запершись у себя в доме, поносил иноверцев на чём свет стоит. Рыбака понять было можно, за просто так никто у него дары озера не требовал, Нюра выделила деньги на закупку продовольствия, однако Захар Игната не успел предупредить, посему и вышло недоразумение. Кое-как, с горем пополам конфликт утрясли, но осадок остался.
В воскресенье, через два дня после проишествия, на площади перед домом старосты собралось вече. Захар Захарович три раза прозвонил в колокол, привезённый с острова, и забрался на невысокую трибуну, установленную ещё вечером заботливыми руками строителей замка. С помощью этого помоста каменщики клали стену, но для общего дела, на один день — пожертвовали деревянной конструкцией.
— Вот, что я вам скажу, дорогие мои соседи. Деревня наша разрослась и уже скоро станет городком. Князь наш, защитник и опора, долгих лет ему и его княжне, призвал новых жителей. Не от хорошей жизни немцы с насиженных мест в наши края подались, посмотрите на них, кожа да кости, голь перекатная. По заветам наших предков, — Захар на секунду задумался, — да и христианским тоже, помощь мы должны оказать им. Они языка нашего не разумеют, спросить толком ничего не могут, а мы что ж? Рыбешки пожалели? Негоже так! С сегодняшнего дня, прошу вас, объясняйте немцам, что как по-нашему звучит, не откажите в подобной малости.
Следующим на трибуну взошёл Игнат. Поездки на остров не прошли для рыбака даром. Шляпа из приятного хлопчатобумажного материала, благодаря полям в форме овала защищала лицо от солнца. Темная ткань на нижней стороне полей устраняла отблески, и всегда щурившийся Игнат теперь смотрел широко раскрытыми глазами. Вместо рубахи — полосатая тельняшка, заправленная в брюки с усиленными коленями, держащиеся на лямках. Поверх был надет жилет с двумя карманами. Талию охватывал пояс из чёрной кожи с двумя ножами: коротким, длиной с ладонь, и длинным, доходящим до середины бедра. На ногах — зашнурованные ботинки с высокими голенищами. Сняв шляпу, Игнат поклонился народу и, дождавшись тишины, молвил.
