Наконец, хвост состава уполз без остановки куда‑то в сторону Рославля, переездный взялся крутить лебедку, и длинная жердь шлагбаума лениво поползла вверх. Народ с гомоном двинулся. Виктор уже сделал первый шаг к переезду, как вдруг перед ним вырос невысокий конопатый тип лет этак двадцати восьми в котелке и, отвернув лацкан темно — серого пиджака, показал жетон.
— Тайная полиция его величества. Соблаговолите проследовать с нами.
— По — хорошему просим, — донеслось из‑за спины. Виктор оглянулся: сзади стоял еще один тип в котелке, только постарше, лет так под сорок, худощавый, рыжий, с усами подковой, в зеленом пиджаке и с тросточкой. Лицо его было унылым.
— Могу ли я узнать, в чем меня обвиняют? — осторожно спросил Виктор.
— Вы подозреваетесь в попытке сфотографировать станцию и воинский эшелон, — невозмутимо ответил конопатый.
Виктор впервые обрадовался тому, что он попал в другую реальность без мобильника.
— Разве у меня есть фотоаппарат? — недоуменно спросил он.
Конопатый хитро прищурился.
— Сейчас есть камеры, которые снимают на кусок синематографической пленки через пуговицу. Соблаговолите проследовать в розыскной пункт уездного отделения, там разберутся.
4. Облом попаданцев, или кадры решают не все
Следуя за представителем тайной полиции, который вполне прозаически лузгал семечки и сплевывал их на мостовую, Виктор перебирал в памяти все, что ему известно о царской охранке по книгам, фильмам и Инету. Не вспоминалось ничего хорошего. Особенно удручало почерпнутое из Инета: он как‑то вычитал в Википедии, что после революции 1905 года число охранных отделений в России сокращали, да и вообще было их вроде как бы меньше сотни на всю Россию. А тут на тебе — уездное. Да еще с поселковым розыскным пунктом. Как минимум, это означало, что политическая полиция в России превратилась в мощную самостоятельную систему. Впрочем, из революции пятого года царское правительство могло здесь сделать совсем иные выводы.
Переходя через пути, Виктор по привычке обернулся налево, затем направо… и на мгновение даже забыл, что он задержан. Чуть поодаль, примерно там, где сейчас находится платформа "Красный Профинтерн", на фоне чистого голубого неба разливалось сияние золотых крестов, а под ним из‑за деревьев выглядывало высокое, похожее на разукрашенную елку, здание храма Преображения Господня.
По разговору с Катериной из третьей реальности Виктор решил, что храм Преображения должен был стоять там, где в нашей реальности стоит Дворец Культуры БМЗ. Хотя она вроде как бы и не сказала, что новый собор построили на месте старого, только то, что землю должны были отдать обратно. Получалось, что то ли пассаж москвичи должны были строить за линией (а что? раз там собор и стадион, значит, место людное), либо в рассказе Катерины исторические факты были перемешаны с городской былиной, только увидеть храм Преображения на Профинтерне Виктор никак не ожидал.
Между храмом и Крахтовской из зелени виднелось несколько двухэтажных особняков и здание клуба, одноэтажные же деревянные дома близ дороги, были украшены досками с затейливой резьбой, выкрашенными в белый цвет, как кружевная вышивка; это было словно декорацией, заслонявшей от глаз проезжавшего по чугунке начальства однообразные ряды крахтовских бараков. По левой стороне Крахтовской тянулись шеренги длинных одноэтажных бревенчатых домов на две — три квартиры, без резных украшений.
"Глупо… Местные, небось, к этим эшелонам привыкли, а тут на тебе, повернул и вылез пялиться, как гудок услышал. Странно себя повел, подозрительно. Глупо, как глупо…"
Бравый солдат Швейк в аналогичной ситуации решил, что раз он арестован, то не имеет права ходить по тротуару. Но здесь тротуара не было, так что этот вопрос был снят. Из каждой подворотни процессию заливисто облаивали дворняги. По дороге и в придорожных канавах квохча, возились куры. Кое — где из окон высовывались женские и детские лица с печатью тревоги, перемешанной с любопытством.
Они проследовали мимо Севской, которая потом, когда на ней построят новое, каменное здание станции, станет Вокзальной, и Виктор впомнил, что именно здесь, недалеко была его первая точка перехода; теперь на этом месте торчали деревенские избы с высокими крышами, крытыми свежей, еще не успевшей потемнеть, дранкой. Почти дойдя до аккуратных, красных с белым кирпичных одноэтажных особнячков с островерхими крышами в немецком стиле, его непрошенные попутчики остановились. На обочине рядом с парой извозчиков в бездействии куковал "черный ворон", то — есть фургон "Форд — Т", у которого на месте двух задних сидений торчала неуклюжая деревянная будка без окон, а над передними местами, словно козырек светофора, торчал навес. Перед Виктором распахнули двери арестантского короба с двумя жесткими скамьями напротив друг друга, на одну из которых, поморщившись, устроился конопатый. Второй сыщик сел рядом с водителем.
— Не вздумайте бежать, — снова предупредил конопатый.
Духоты в этой странной деревянной коробке Виктор не почувствовал — между кузовом и водителем стояло зарешеченное окно без стекла, но бензином воняло так, словно здесь только что очищали масляное пятно со штанов. Виктор вдруг понял, почему писатели и поэты начала века, упоминая автомобиль, обязательно упоминали этот запах. Не потому, что он был для них новый — он просто доставал.
Экипаж, как утка, качнулся на рессорах, что‑то зачихало, и Виктор вдруг понял, что это шофер пытается заводить машину ручкой. Впрочем, с четвертой попытки это удалось, и Виктор почувствовал, что он сидит в тракторе — трехлитровый тихоходный двигатель бурчал, как на "Владимирце". Автозак резко дернулся — так, что конопатый чуть не выронил карманные часы на цепочке, которые вытащил из кармана жилета.
— Ну тише ты, чумовой! — раздраженно рявкнул он через оконце. — Чай, не дрова везешь!
— Везу, что погрузили! — огрызнулся водила. — Начальству что — "экономь да экономь", а опыту где набраться?
— На лисапеде! Смотри, куда рулишь, то! Побьешь автозак, а он на уезд единственный! Доверили машину, черт шелудивый…
Розыскной пункт оказался почти сразу за Кладбищем, не доезжая до Чайкович, то — есть, чуть не доезжая до нынешнего кольца одиннадцатого троллейбуса на Камвольный. Камвольного здесь, естественно, не было и в помине.
