– Это я, наверное, ээээ… в прошлом?
'Мама!'
С круглыми глазами он обшарил весь салон. Из еды были только пять банок пива и чипсы. Из одежды не было ничего, а из духовного – только свеженарезанный сборник любимых песен Шахрина.
Да! Ещё имелся освежитель воздуха. Всё.
Максим на автомате вскрыл банку и хлебнул первый глоток пива. Надо было что-то делать…
Через час из открытых окон внедорожника на всю округу гремел русский рок. Штатные колонки, не рассчитанные на такую громкость, захлёбывались и хрипели, но Максу было наплевать. Пятая банка закончилась – вот это была проблема! Больше пива у него не было.
– А не спеши ты…
Максим драл горло, пьяно развалившись за рулём.
– Катаццо! Йеху!
Стоило автомобилю тронуться с места, как виски знакомо прожгло раскалённым прутом, а затылок убежал в район багажника.
Макс издал нечеловеческий вопль боли и на миг потерял сознание.
'АХХААХААААА! Что со мной? Ой, как плохо!'
Закрыв глаза, мужчина дал по тормозам и вывалился из машины. Снова из носа хлестала кровь, а из желудка назад ручьём текло пиво.
Макс остекленевшим взглядом посмотрел вокруг. Раздолбанный асфальт его, почему то, совсем не удивил. Как и тёплая погода. На последних искрах сознания, он поднялся, выдрал ключ из замка зажигания и повалившись на тёплую сухую землю, уснул.
Отъезд
Кыргызская республика, г. Кант,
Московская область.
Апрель 2010
– Не, Вовка, что-то тут не та е.
Саша вышел из ангара и заморгал. Полуденное солнце слепило глаза.
– Угу. Точно. – Свояк был задумчив и сосредоточен. – Меня одно смущает. Они нас НЕ уговаривают. Им, по-моему, вообще по барабану, поедем мы или нет.
Дубинин остановился и с раздражением посмотрел на родственничка.
– Вот зачем ты сейчас это сказал!
Сам Сашка, в это время, тоже думал именно об этом. Схема не срасталась. Это кидалово вполне могло оказаться и не… Стоп! Мужчина одёрнул себя.
'Не верь! Не смей верить! Этот хмырь сказал всего одну правильную вещь – государство нас всегда поимеет'
Вот с этим заявлением Дубинин был совершенно согласен.
'Нет. Эти игры – без меня'
В кармане у свояка противно запиликала мобилка.
– Чё за номер странный… Алло? Лен? Сань – держи.
В трубке царила истерика и слёзы. Сашка похолодел.
– Что? Что случилось?
Оказалось, что случилась жопа. Та самая мамаша Азима накатала на Александра заявление в милицию о попытке взлома и так далее. Полчаса назад к ним домой приехал наряд милиции и, не предъявляя никаких документов, перевернул вверх дном всю квартиру. А уходя, напоследок, милиционеры аккуратно завернули в целлофан ту самую арматурину, с которой Дубинин ходил в ополчение и которой ломал дверь.
– Пипец!
Сашка растерялся. Что делать дальше – он и понятия не имел. Лена, рыдая, рассказала, что его обвиняют в покушении на убийство и ещё в чём-то. Она не поняла. Супруга дождалась, когда наряд уехал и опрометью бросилась к соседке. Выпросила у неё сотовый и позвонила Володе.
– Сашенька, что же делать? – Женщина тоже была растеряна. – Мне велели дома сидеть и никуда не уходить. Саша. Я боюсь.
Леночка заплакала.
Дубинин застыл столбом перед открытой дверью автобуса и, чувствуя, как у него предательски слабеют ноги, нарочито бодрым голосом произнёс.
– Я перезвоню.
Он отключил телефон, развернулся. И решительно направился к ангару.
Из четырёх десятков глав семейств, которые присутствовали на 'лекции', на утренний медосмотр приехала от силы половина. Но эти двадцать человек привезли с собой огромную толпу детей, жён и стариков. Всего человек сто, а может и сто двадцать – Саше было не подсчётов. Проснувшись в шесть утра, он выполз из холодного ангара на улицу, сел на какой-то ящик и, обняв руками живот, так и сидел в тревожном ожидании.
'Смогут приехать или нет?'
– Папка! Папка! Мы тут!
Дети первыми увидели отца и стремглав бросили к нему. Следом, улыбаясь, шла Леночка. Сашка счастливо захохотал.
Медосмотр, даже на неискушённый взгляд Дубинина, был довольно поверхностным. Десяток военных врачей быстро поставили белые тканевые ширмочки и принялись за дело. Всю эту комиссию Саша прошёл минут за пятнадцать. Как он понял, здоровье оценивалось по системе 'зачёт – не зачёт'. То есть если ты слепой – то не годен, а если хоть как то можешь видеть – то милости просим. И так по всем параметрам. Ему посмотрели в рот, послушали сердце, заглянули в уши, нос и в задницу. Потом толстый дядька поинтересовался у Сашки кожными заболеваниями и, выслушав отрицательный ответ, быстро чиркнул в его учётной карте.
Последним был стоматолог. Он посветил на зубы фонариком, сочувственно поцокал языком и шлёпнул штамп.
'Годен'
Из двадцати одной семьи, пришедшей на медосмотр, было отсеяно две.
Потом их быстро сфотографировали на фоне белой простыни и отправили заполнять бумаги. Народ возбуждённо гудел. Дети носились по улице вокруг ангара, звонко крича, а давешний 'лектор' сидел за столом и собирал учётные папки. Все были при деле.
Домой Дубинин не поехал. Он отловил 'лектора' и в две минуты объяснил ему свою ситуацию. Парень принял решение не задумываясь.
– Жить будешь здесь. Кормить не будем. Послезавтра получишь документы, тогда и покормим.
– Дубинины! – Зычный голос военного перекрыл возбуждённый гул толпы.
Невысокий щуплый посол, не глядя на Сашу, сунул ему для рукопожатия вялую ладошку и протянул стопку красных книжечек.
– Поздравляю. Следующий.
– Дегтярёвы!
Паспорта были самыми настоящими. Всё честь по чести. Сашка куда-то шёл, спотыкался и перелистывал, перелистывал, перелистывал. Рядом тем же самым занимались жена, мама и семья сестры.
– Стоять!
Дубинин вздрогнул и пришёл в себя. Оказывается, пока они таращились на заветный документ, их провели в заднюю часть этого же ангара. Здесь уже стояло человек тридцать. Было душно и жарко, но выйти отсюда не было никакой возможности – у открытых дверей торчали вооружённые люди в странной чёрной форме и в масках на лицах. Из основного зала донеслось.
– Тарасовы! Тарасовы!
Сашка оглянулся и увидел в открытую дверь, как к послу подошёл высокий загорелый мужчина. Посол тихо и невнятно пробормотал поздравление и одновременно протянул обе руки. Одна из них была со стопкой паспортов. Тарасов задумчиво посмотрел на стоящего в загоне накопителя Дубинина, подмигнул ему и, развернувшись, пошёл к выходу. Посол спокойно передал паспорта 'лектору', а тот бросил их в большую картонную коробку.
И всё. Семья Тарасовых в Россию не поедет.
– Турченко!
В накопителе их продержали до конца церемонии – больше часа. Дети от скуки, жары и жажды вконец извелись и кричали и плакали. Женщины громко возмущались и требовали начальства, а мужики, понимая, что со стенами разговаривать бессмысленно, просто пытались всех утешить и успокоить.
