Положение спасла Ниночка — тихое большеглазое создание, которое попало к нам в приют всего год назад из какой-то деревенской семьи. Она решительно потребовала, чтобы её посадили на плечи и выдвинула эту самую железку, которая называлась вьюшка. После чего с плеч Генка сообщила, что в деревнях даже палку специальную держат — задвигать-выдвигать вьюшку. Мы притихли, поражённые мудростью селян. А Генок минут десять таскал Ниночку на себе.
В общем, печка работала. В связи с чем — да чтоб всех разорвало, кто эти книжки писал! — Светка вспомнила, что в печках раньше парились и она об этом читала. После
этого девчонки стали поглядывать на нас с нехорошим интересом, как будто не париться собрались, а прямиком варить нас.
Но в одном они были правы. Мы и правда стали похожи на чушек и, если с одеждой вопрос можно было как-то решить, то с мытьём… Бань в селе то ли не было отродясь, то ли они развалились к чёртовой матери. Оставалось и правда мыться в печке. Ну, или просто посреди комнаты, тем более, что Санёк заявил, что ему лично нужна как минимум доменная печь. Я поддержал, что скорей зарасту грязью или буду мыться в луже, чем полезу в печку и что в этом есть что-то нехорошее. Девчонки заявили, что немытым свиньям в луже самое место. Тёмыч коварно заявил, что и они сами не лучше нас и что мол пусть они пример и покажут.
Я вообще-то думал, что на этом дело и кончится. Но Светик и Ленок посовещались между собой и заявили, что, раз их мальчишки позорные трусы, то пример стойкости и мужества как всегда подадут русские женщины. Мы слегка офонарели, а девицы приказали нам натаскать дров, воды, зачем-то — соломы… и убираться под дождь.
Исполнив приказание мы все — четверо старших и пятеро младших ребят — уселись под навесом покосившегося сараюшки. Нам даже подглядывать не хотелось. Не знаю, кому как, а мне было и правда жутковато думать, что девчонки собираются мыться в печке. Младшие смотрели круглыми глазами на дверь и на трубу, из которой пёр дым. Бычок даже грыз ногти. Я дал ему по рукам и сказал:
— Сгорят ещё…
— С этим надо делать что-то, — буркнул Санька, кивая на трубу. — Прёт, как из кочегарки. Зимой с воздуха будет видно.
— Это дрова сырые, — возразил Тёмыч. — Сухие берёзки — и будет самый смак.
— Один фик, — пробормотал Санька, — тепловыми приборами засекут… Эх, — он явно хотел матюкнуться, но глянул на младших и не стал, — а вот надо было нам с Антошей и старшаками уходить, ведь честное слово надо было…
— Ты чего думаешь, — спросил я, — до зимы досидим?
— В ту войну кое-где по три года в лесах сидели, — задумчиво сказал Санька.
— Сравнил, — возразил я. — Может, война уже и кончилась.
— Для меня кончится, когда мы их выгоним или когда меня убьют, — сказал Санёк. И нехорошо посмотрел на меня. Я поспешил добавить:
— В смысле, может, наши уже победили…
— Да нет, — Санёк вздохнул, — похоже, что нет… Приёмник бы какой, хоть самый лажовый…
— Его тоже включать нельзя, — напомнил Тёмыч, — я зуб даю, тоже засекут.
— Между прочим, самолётов уже дня дней пять не слышно, — вспомнил Генок. — Погода нелётная, верняк.
— Я так думаю, — вдруг сказал Санёк, — что мы этим… ну, оккупантам — мы им вообще не нужны. Никак. Даже как рабы. Мы лишние просто. Ну оставят они сколько-то там разных мудачков, в телике показывать. А так даже нефть нашу добывать или там землю пахать — разных пиндостанцев, всяких там уёб…ов, — он не удержался, — со всего света навезут типа как на плантации… А нас просто под корень. Так что их бить надо, пацаны. Не за родину даже, а просто чтоб выжить.
— Ты уже это говорил, — напомнил я.
— Говорил, — кивнул Санёк. — А тут мы под дождик что-то раскисли. Вот помоемся… если живы будем — и я пойду гляну, чего на белом свете. А то грузовик да джип — маловато будет.
— Дядь Сань, — подал голос Илюшка, — вы опять воевать пойдёте? Возьмите меня, а?
Мелкие дружным хором, хотя и негромко, начали ныть о том же. Глаза у них потихоньку загорелись — наверное, они вспомнили войну из телика. А я вспомнил красное крошево на месте головы Инны Павловны. И то, как грохнулся рядом с нами в кусты
убитый солдат-негр… И вздохнул. И передёрнул плечами.
И подумал, что Санька — прав.
— А ну умолкли к нехорошей маме! — рыкнул между тем Санька на младших и пощипал усики. (Он делал такой жест вот уже… да вот с эту неделю, когда прочно вообразил себе, что у него пробиваются усы.) — Вы как, — обратился он к нам, — со мной?
— Конечно, — ответил Генок. Мы с Тёмычем просто кивнули. — Только надо идти не вместе. Разойдёмся в разные стороны, посмотрим, что где и через пару дней вернёмся. Тогда решим, что делать.
— Мысль, — одобрил Санька. — Да что там девчонки, поугорали, что ли?!
— Кому охота после бани на дождь идти, — философски заметил Тёмыч. А Генок заявил:
— Да ерунда это. В печке мыться. Так не бывает. Там и не поместишься.
— Поместишься, — неожиданно сказал Пушок. — Даже Санька поместится. Она снутри большая.
— Тебе видней, — язвительно сказал Тёмыч.
— Ага, — спокойно согласился Пушок, — я только сперва испугался. И ещё когда там через такой загиб проползал… немножко.
— Вот ты в печку и полезешь, — сказал Санька. Пушок неожиданно согласился:
— Ну и полезу, раз все такие трусы.
Остальные мелкие, недовольные таким наглёжем, заворчали, мы посмеялись. Пушок презрительно добавил:
— Это ж не сказка про Бабу Ягу.
Как раз на этих словах дверь приоткрылась, из неё потянуло паром — и Ленка, не показываясь, позвала:
— Мальчишки, идите, мы в другую комнату ушли!
Мы поднялись немного нехотя и переглядываясь. В конце концов было найдено решение — мелких погнали перед собой…
…Девчонки и правда смылись в соседнюю комнату — мы там прибрали, но не обживались. Оттуда слышались писк, смех и неразборчивые реплики. На полу было мокро, стояла жара, попахивало и правда баней. Над печью на нескольких верёвках висело девчоночье барахло, кое-что сушилось прямо на самой печке. Стояло большое деревянное корыто, найденное в одном из домов деревни и размоченное под дождём — когда они успели приволочь — непонятно. Как было неясно и когда они заготовили берёзовые веники — свежие. Дверь в соседнюю комнату приоткрылась, и Светка сообщила:
— Соломы свежей напихайте, печка ещё горячая совсем. И барахло кидайте в угол, мы потом постираем. А сами в одеяла завернитесь, мы потом всё на печи просушим.
Дверь закрылась.
— Куда солому-то пихать? — пробормотал Тёмыч. — Она же и так натоплена…
