Рейхсминистр уверен — это пропаганда. Попытка приписать всю славу себе.
— Даже так?
— Советы же пали. Представьте себе, мой Фюрер. Завтра мы, совместно… да хоть с Люксембургом, атакуем линию Мажино. И прорывают ее люксембуржцы. Разве мы будем снимать фильм про них?
Берлин, Вильгельмштрассе, 77 (личные апартаменты Фюрера) 10 ноября 1938 г., около десяти вечера — Ах, Ева, как я устал. — Адольф Гитлер, владыка одной из самых могущественных держав в Европе, устало опустился на пол возле кресла, в котором сидела с книгой его гражданская жена.
— Ты себя совсем не щадишь. — ласковые руки Евы Паулы фон Браун нежно обвились вокруг шеи любимого мужчины, а губы, зарывшись в густые жесткие волосы, достигли макушки и запечатлели на ней поцелуй. Книга была забыта. — Столько работаешь.
Это из-за сегодняшней ночи? Ты так мучаешься последние пару дней… Разве можно работать столько?
— Милая, теперь мне предстоит работать вдвое больше. — Гитлер невесело усмехнулся. — Перспектива быть самым страшным тираном истории…
— Не смей! — Ева еще крепче сжала мужа руками. — Никогда не смей так говорить!
Ты — великий человек, ты приведешь Германию к процветанию. Ты… Ты больше чем Бисмарк и Фридрих вместе взятые!
Ева Браун заглянула Адольфу в глаза, изящным движением покинув кресло, и твердо произнесла:
— Что бы ни случилось, я всегда буду верить в тебя. В твой гений. В твою любовь…
Нет, не только ко мне! Ее я не смогла бы подвергнуть сомнениям и под пытками! В твою любовь к Германии!
— Ах, Ева… — Гитлер потянулся к любимой женщине, ладонь его скользнула по ее щеке. — Если бы ты только представляла, как мне дорога твоя вера. Без тебя я бы был ничем…
Он перехватил ее руку и страстно припал губами к кончикам пальцев.
Чего бы не говорили про Гитлера потомки, мужчиной он был страстным и куртуазным.
— Моя маленькая нимфа. (10) — Адольф припал губами к запястью Евы. — Патшерль…
Ночь была жаркой. Не в смысле климата.
Берлин, Вильгельмштрассе, 77 11 ноября 1938 г., одиннадцать утра Карла везли в автомобиле с занавешенными окнами, так что он понятия не имел, куда прибыл. Конечно, роскошные внутренние убранства здания наводили на мысль о том, что место совсем непростое, да и референт был чем-то смутно знаком, но такого… Нет, этой встречи он не ожидал. Четверо конвоиров, которым строго (при нем) было приказано с ним не разговаривать и все попытки разговоров с его стороны пресекать, провели его по длинным коридорам, роскошным, украшенными скульптурами лестницам, через приемную, и просто оставили в кабинете какого-то, судя по обстановке, высокопоставленного чиновника. Одного. Не приковали, не связали, просто аккуратно посадили на стул с высокой спинкой, и вышли.
Ждать пришлось около десяти минут — целую вечность для его истерзанного предчувствием концлагерей или казни сознания. А когда дверь в кабинет, не та, в которую вошел он, а другая, для хозяина, ведущая куда-то внутрь, отворилась…
— Хайль Гитлер! — какая внутренняя пружина его подбросила, и заставила вскинуть руку в нацистском приветствии? Гены прадедов, один из которых сложил голову под Сталинградом, а еще один — остался гнить под жарким солнцем Северной Африки? Патриотизм, присущий любому из народов, о чем их противники имеют свойство забывать? Страх и узнавание? Кто знает, если этого не знал и он сам.
Адольф Гитлер — кто еще мог войти в его кабинет без стука? — улыбнулся.
— Присаживайтесь, герр Геббельс. Присаживайтесь. — произнес он, проходя к своему месту во главе стола. — Я же уже знаю, что вы меня не любите. Трудно любить человека, которого объявили Антихристом, а?
— Прошу простить, канц… рейхсканцлер, но трудно любить человека, который привел страну к полувековому унижению. — Карл сел, но с Гитлера глаз не сводил.
У Гитлера, в ответ на его фразу, дернулась щека.
— Я человек. — резко ответил он. — Значит и я мог допускать ошибки, которые теперь намерен исправлять. Вы хотите обвинить меня в человечности моей натуры?
Вы бы, на моем месте, смогли поступать лучше?
— Я?!!
— Вы, коль беретесь судить. — Фюрер с трудом сдерживал себя, что мог бы понять любой, его знавший. Но Карл-Вильгельм Геббельс знал Гитлера только по лекциям в школе.
— Я знаю то, чему меня учили, и то что читал сам. — юноша вспыхнул. — А читал я, что умри вы в следующем году, то вошли бы в историю Германии как величайший ее правитель. Круче Бисмарка!
Гитлер о близкой перспективе смерти всерьез никогда не задумывался (особенно после ночи, которую ему подарила Ева), так что эта фраза на миг заставила его смешаться. Чтобы в разговоре, покуда он собирается с мыслями, не возникло паузы, он задал неважный, но уточняющий вопрос.
— Круче, видимо, это более велик. Но Бисмарка? Неужели мои действия потомки оценили столь высоко?
Карл пожал плечами.
— Конечно. Именно вы подняли страну из того пепла, в который она превратилась после Первой Мировой. Но вы же и ввергли ее в гораздо большие беды. И только последнее — официальная история.
Гитлер долго молчал. Очень долго.
— Смелый юноша. — наконец произнес он. — Впрочем… обоснованно смелый.
Скажите, Карл, а как вы видите свое будущее?
— А?.. — выпучил глаза Геббельс.
Гитлер поглядел на него с совершенно непередаваемым выражением не-то иронии, не-то долготерпения.
— Ваши знания по истории, которые могут быть полезны Рейху — ничтожны. Так?
— Да… рейхсканцлер. — Карл вынужден был кивнуть, ведь это было правдой.
— Ваши знания по технике еще ничтожнее. Вы знаете как ею пользоваться, и все.
Так?
— Да… — с каждой секундой Геббельс чувствовал себя все более ничтожным тараканом.
— За месяц мы получим все, что вы знаете. Меньше. — Адольф махнул рукой. — Что дальше?
— Газенваген? — Карл вздрогнул от догадки.
— Что за идиоты учили вас истории?!! — вскочил с места Фюрер и грохнул по столу кулаком. — Я что — палач своей расы? Убийца своего народа?!! Кем меня выставили в ваши дни?!! Может я и родню всю живьем сожрал?!!
— К-к-казнили… — пролепетал юноша.
— ЧТООООО?!! — Гитлер рванул воротничок. Он все еще помнил — как живую — Ангелу Раубаль, двоюродную сестру и любовницу.
— Говорили, что у вас есть еврейские предки, и чтоб это скрыть… — пролепетал Карл.
— СВОЛОЧИ!!! ПЕДЕРАСТЫ!!! НЕГОДЯИ!!! ПОДОНКИ!!!
Фюрер рухнул в кресло, откуда успел вскочить незадолго до этого, и вдруг, совершенно спокойным голосом, спросил:
— И многие в это верят?
— Да кто хочет верить — верят. А остальным просто пофиг. Давно это было, господин рейхсканцлер.
Адольф Гитлер помолчал.
— И все же? Как вы видите свое будущее?
— А я не пророк, чтоб его видеть. — набрался наглости Геббельс. — Да и не мне решать.
Фюрер опять помолчал.
— Знаете, герр Геббельс, я бы хотел видеть вас в рядах офицеров СС. - наконец произнес он. — Вы истинный ариец, вы не бесталанны, но… Но для этого нужно много учиться.
— Расстреливать не буду. — мрачно отозвался Карл.
— И не надо. Есть и другой вариант. Вы же собирались идти по стопам старшего брата, если мне правильно доложили?
— Была такая мысль. — Геббельс не успевал следить за мыслью Фюрера, и ему это сильно не нравилось. — Он уже старший помощник на круизном лайнере. В смысле — будет. В мое время.
— Так, — Гитлер хитро улыбнулся, — что вы скажете, если НСДАП направит вас на учебу в Кригсмарине? Если удастся возвратить вас в ваше время, полученные во время учебы познания будут весьма полезны при поступлении, не так ли?
Карл онемел.
— Ну же, герр Геббельс. — рейхсканцлер продолжал улыбаться. — Что скажете?
Карл-Вильгельм Геббельс заставил — невыносимым усилием воли — себя подняться, и произнес:
— Мой Фюрер, я патриот своей страны и счастлив буду служить Германии при… любой власти. Но… доводили ли до вас мои показания про «Энигму»? К 1943-му я буду покойником, в надводном или подводном флоте служи.
— Довели. — улыбка не сходила с губ Фюрера. — А вы не подумали, что герр… как его?.. Цузе может усовершенствовать «Энигму» своими методами, а в… «компах» кроме него никто… Как вы это называете?
— Не шарит. — мрачно ответил Карл. — Не думал.
Адольф Гитлер поднялся, показывая, что аудиенция закончена.
— Привыкайте думать. Через две недели — столько я дал нашим специалистам — вы отправитесь в Киль. Вам гипнотически внушат, что у вас амнезия. А если что-то потребуется, гипнотически же и спросят.
— Но…
— Зачем? Подумайте.
Карл замолк, едва не упал обратно в кресло, но удержался за счет рук на столешнице, и опустил глаза.
— Понимаю, герр канц… рейхсканцлер.
Гамбург, порт, борт судна «Швабенланд» 01 декабря 1938 г., около девяти утра.
