Ознакомительная версия.
У любознательных сослуживцев сразу возник вопрос: а зачем столько разных ракет? Неужели одной «Победы» для освоения космического пространства недостаточно? Но на это у меня был готовый ответ. А зачем нужен «Ту», если есть «МиГ»? Затем, что они выполняют разные задачи. Один – тяжелый бомбардировщик, другой – истребитель. Так и в астронавтике. «Победа» предназначается для запуска тяжелых сателлитов и кораблей. А «Буря» и «Буран» нужны для обеспечения вывода на орбиту более простых, легких и дешевых аппаратов. Если мы всерьез взялись за космос, то должны иметь целую серию ракет разного класса и грузоподъемности. Причем не только для решения научно-исследовательских, но и военных задач. Представьте, говорил я, стартует «Буран». Он летит в отдаленнейший район Тихого океана. Он летит так быстро и низко, что его не могут отследить вражеские радары. Затем с него в сторону Америки стартует орбитальный самолет типа «Спутника-1». На космической скорости он проходит над США и может выполнить любую боевую задачу: заснять интересующие нас объекты или даже сбросить атомную боеголовку. Это не значит, что мы уже завтра начнем бомбить США с орбиты, но заокеанские империалисты должны знать, что мы на это способны. Они ведь долго упивались своей безнаказанностью. У них была атомная бомба, у нас не было. У них были бомбардировщики дальнего действия, у нас не было. У них был сателлит, у нас не было. Вот они и считали, что могут уничтожить СССР, когда захотят. Но теперь десять раз подумают, прежде чем объявлять нам войну…
54 сутки полета
…Алексей считает, что две мои предыдущие записи противоречат друг другу. Сначала я ратую за мирное сосуществование космических цивилизаций. Затем пишу о военном применении космических аппаратов.
– Тут нет противоречия, – доказываю я. – Мы уже говорили с тобой на эту тему. Когда цивилизации выходят в космос, они становятся коммунистическими. И только коммунистическое общество способно осваивать Вселенную. Одно поддерживает другое. Следовательно, к началу межзвездной навигации военные космические аппараты уйдут в прошлое. Отправятся в музеи вместе с нашим «МиГами» и автоматами Калашникова.
– Ты не веришь в космические войны?
– Нет, не верю.
– Но одна такая война уже случилась.
– Случилась. Но она первая и последняя. Для этого мы и летим на Марс, чтобы не было больше таких войн.
– А если, допустим, мы полетим к звездам? А там обнаружим другие инопланетные США. Или вообще фашистов.
Все-таки Алексей – мастак на каверзные вопросы. Это он от чтения американского сборника, что ли, такой борзый? Я его, кстати, тоже прочитал. Ерунда всякая.
Подумав, отвечаю тебе, Алексей. У меня однажды тоже такой разговор был. Пошли мы как-то с сослуживцами в воскресенье на сопки. Отмечали чей-то день рождения. Выпивки, конечно, взяли, закуски, баян. Идем, наигрываем, веселимся. Приняли по дороге для разогрева. И вдруг – раз! – смотрим: самолет разбитый лежит. Я и не знал, что у нас в окрестностях гарнизона такие реликты еще остались. «Мессершмитт». Обгорелый. Прогнивший насквозь. Притихли все. Опять войну вспомнили. Сколько жертв! Сколько боли! Вот Борис Вдовин, мой ведущий в паре, и спрашивает: «Что ж, и в космосе, значит, войны будут? Опять будем убивать друг друга? Что по этому поводу говорит современная наука?» «Ты же знаешь, – отвечаю. – Мы за мир во всем мире. И никогда первыми не нападем. Но если как фашисты сделали, то мы всегда свою землю отстоим. Умрем, но ни пяди врагу не отдадим. А лучше вообще войн не допускать. И для этого еще до начала войны надо показать, что мы к ней готовы. Чтобы знал агрессор, что его ждет». «Но Гитлера это не остановило. Вдруг и в космосе есть свои гитлеры…» «Я думаю, если где такие гитлеры и были, то их тоже раздавили, как гадин. Потому что там где они уцелели, только руины наверняка остались. Не способны гитлеры к мирному сосуществованию. И кончают одинаково».
Алексей удовлетворен моим ответом. Он говорит, что в этом есть рациональное зерно.
Тут наш разговор плавно сворачивает к первому пилотируемому полету. Алексей интересуется, как я впервые о нем услышал. Он считает, что это будет интересно и будущим читателям дневника. Что ж, я не прочь рассказать эту историю, хотя в ней, на мой взгляд, ничего особенного нет. Таких историй миллионы. Сколько советских граждан, столько и этих историй.
В 1959 году я стал кандидатом в члены Партии. И мне сразу в качестве общественной нагрузки поручили редактировать «боевой листок» эскадрильи. Дело, между прочим, не самое простое. Хорошо, если что-то важное в стране происходит или праздник какой, а так и писать особо не о чем. Замполит требовал, чтобы я давал как позитивную информацию о наших летчиках, так и негативную: о пьянстве, нарушении дисциплины, о злостных картежниках. Но как тут дашь, если я и сам не прочь пулю расписать да и застолий не избегал? Обычное явление. А как прикажете расслабляться в дальнем гарнизоне? Но приходилось соответствовать.
И вот пребывал я в раздумьях, о чем писать в очередном «боевом листке», а тут вдруг дежурный офицер связи прибегает с выпученными глазами.
– В космосе летчик! – кричит.
– Ты сдурел, что ли? – говорим ему.
– Только что шифровка пришла!
– А ты уверен, что нам знать положено?
– Да через час весь мир будет знать!
И что характерно, связист оказался прав. Шифрограмма была отправлена по всем гарнизонам на случай, если первый пилот-астронавт высадится где-нибудь в нерасчетном месте. Чтобы мы были готовы его искать и спасать. А когда стало ясно, что запуск успешен и наш первый человек вышел на орбиту, об этом заговорили все и сразу. А у меня уже был готов «боевой листок», в котором я помимо официальной информации изложил и свою точку зрения. Пообещал, что с такими темпами мы действительно очень скоро сможем отправить пилотируемые корабли на Луну, Венеру и Марс.
Все-таки это были удивительные дни! Тогда все было внове, необычно, радостно. Мне потом рассказывали, что в разных городах, в Москве и Ленинграде воодушевленный народ просто вывалил на улицы и пошел праздничной демонстрацией с самодельными плакатами, изрядно напугав постовых милиционеров. В Москве сто тысяч дошли до Красной площади, а там, словно на футбольном матче, как начали скандировать: «Ильюшин! Ильюшин! Ильюшин!». А Ильюшин в это время пролетал над ними на высоте двухсот километров.
С посадкой, кстати, не задалось. Владимир Ильюшин приземлился с большим отклонением от намеченной посадочной площадки – чуть не залетев в Китай. Самолет-сателлит «Красная звезда», легкий прототип наших будущих истребителей, разрушился на высоте двадцати километров, тоже выше расчетной. Катапультирование из кабины, таким образом, прошло нештатно, и парашют раскрылся чуть ли не над самой землей. Эту информацию предпочли замолчать, но нам-то, слушателям Отряда, позднее рассказали. Хотя внимательный наблюдатель, наверное, мог бы заметить, что первый астронавт планеты выглядит неважно: прихрамывает, мало улыбается, говорит медленно. Ильюшин сильно повредил позвоночник при этих кульбитах и проходил курс реабилитации. Но его хотели видеть и поздравить: руководство страны, журналисты, всякие послы и депутаты – как можно отказать? Вот и крепился наш герой, приезжал прямо с процедур на пресс-конференции, встречи, награждения. Даже на митингах праздничных выступал. И пару книг выпустил. И ведь сам их написал, никому не доверил. Его, конечно, за рубеж звали, в поездку по странам и континентам, но Ильюшин тогда твердо отказал. Сослался, что занят подготовкой к новому полету. Это неправда была, конечно. Не полетел он больше. Даже на обычный самолет его врачи не допустили. Сказали, что изломанный организм не выдержит перегрузок. Я вот иногда думаю, каково ему было – жить на Земле после блистательного триумфа, самым известным советским человеком, готовить новых астронавтов, провожать их в первый полет, потом следить за информацией, поступающей из КИПов, за переговорами по космической связи, и знать, точно знать, что никогда сам уже не полетишь, никогда больше не испытаешь этого сладостного ощущения, когда машина ревет, планета уходит вниз, а впереди – только чистое бескрайнее небо?..
Три витка. Всего три витка на низкой орбите. Они стоили Ильюшину дорого. Они стоили ему неба. Но в конце концов кто-то должен был стать первым. И мы вечно будем благодарны Ильюшину за его подвиг, ведь он открыл людям путь к звездам. Циолковский сказал, что так должно быть и так будет сделано, а Ильюшин сделал.
Я еще успел застать Ильюшина в Отряде. Он всегда был немногословен, с кандидатами в астронавты держался подчеркнуто дружелюбно, но на дистанции. Он был живой легендой для нас. Мы старались ему как-то услужить, выделиться перед ним. Это не было связано с карьерными соображениями, нет! Просто он был первым пилотом-астронавтом, живым символом новой эпохи, которая наступила в ту минуту, когда «Красная звезда» вышла на орбиту. Жить в одно время с таким человеком, иметь возможность поговорить с ним, задать вопрос и получить ответ ― о чем еще можно мечтать?
Ознакомительная версия.
