В машине рассказал эту историю Петру, только год не уточнял, посмеялись над бухариком. А может, жертвой начинающей клофелинщицы, как знать? Получил инструктаж:
— Дела комсомольские не обсуждаешь.
— Угу
— Алкоголь не хлещешь. И просто не пьешь.
— А шампанское?
— Чуть-чуть можно. Никого не подначиваешь, прогнозов не даешь, на картах не гадаешь.
— Песни петь можно?
— А умеешь?
— Нет.
— Тогда можно. Ничего я не забыл?
— Еще стульчак не обоссывать и к хозяйке дома не подкатывать.
— Соображаешь. Тьфу, опять поддел! На чем ты подкатывать к хозяйке дома собрался? Сначала хотя бы мопед заведи, потом подкатывай к взрослым тетям.
— А к девочкам на велике можно?
— Вот только что на велике и можно. К девочкам. Но на рамке не катать!
Хорошо устроился Родимцев, квартира на улице Тимура Фрунзе недалеко от метро «Парк Культуры»
— А Фрунзе разве не Михаил?
— Темнота! Тимур его сын, летчик герой Советского Союза, погиб в сорок втором.
— Интересно, откуда мне это знать. У нас с патриотическим воспитанием так здорово, что сели на одного коня и погоняем, пока не сдохнет.
— Критикуя, предлагай.
— Человечнее надо быть и смелее. У нас пока сверху не одобрят, никто слова не скажет от страха за свою карьеру. Смелые только рабочие, им терять нечего. Всё богатство — руки и голова. А прочие, чем выше, тем больше страха.
— Ну-ну.
— Я директора школы спросил, кто страшнее ГОРОНО или Юнкерсы. Знаешь, что он ответил?
— Даже не представляю, продолжай.
— Сказал, лично он их не боится. Он боится за школу, за труд своей жизни. Фронтовик боится, что эти проверяйки разрушат его детище. Как Юнкерсы фашистские.
— Ну тут ты загнул чересчур, сравнил теток из РОНО с немецкими бомбардировщиками. Но в принципе, могут нагадить.
— Во! Сам говоришь, могут нагадить советские люди советскому человеку с использованием своего положения. С кем коммунизм строить? С этими или с той теткой, которая на меня утром наорать пыталась?
— За что?
— Я, по её словам, должен был хулиганов из электрички не выкидывать, а сдать в милицию. Самосудом я занимался, оказывается.
— Представляю, что ты ей сказал.
— Да ничего особенного, предложил прогуляться в отделение, составить протокол. Сама убежала.
— Идиоты при любом строе будут. Нам их что, на Луну отправлять?
— К власти не подпускать, этого будет достаточно.
— А вот это задача важная. И трудная. Ты как бы сформулировал одну из важнейших задач государственного управления.
— Угу, это как с педерастами. Они половым путем вроде не размножаются, зато своих протаскивают активно. Один попал в теплое место, сразу второго тянет. Так и идиоты. А мы всё стесняемся их собственными именами называть, глаза отводим.
— Жора, я не могу комментировать твои слова, но искренне поддерживаю мысль. О, уже приехали!
— Да, Москва город небольшой.
— Ты видел больше?
— Я прикидываю, какой Москва будет через сорок лет.
— Да уж, электромобили, аэромобили, метро до аэропортов…
— С метро угадал, с остальным вряд ли.
— Это почему же?
— Бензином машина заправляется за пару-тройку минут. Прикинь, что такой же объем энергии надо разово закачать в машину через электророзетку. Для этого нужна или сеть с огромной пропускной способностью, или заряжать много часов. Опять же бензин в бочке можно привезти в любое место, шланг сунул — заправка готова. А построить электрозаправку весьма непросто. А насчет аэромобилей совсем беда.
— Какая?
— Купил себе летные права урод какой или не себе, а любовнице подарил. Сижу на кухне, чай пью, а мне в окно вламывается аэроавто — не справился водитель с управлением. А у меня чай на колени пролился и рубашка в варенье.
— Глубоко мыслишь. Ладно, пошли подъезд искать.
Мы не стали заезжать во двор через арку, проще было ножками, чем на большой машине по узкому двору маневрировать. С подъездом вообще оказалось легко, он был один. Судя по табличке на двери, в доме двадцать восемь квартир. Непростой дом. Пять высоченных этажей, явно дореволюционная постройка. И уверен, что наш фотограф не в коммуналке живет. На третий этаж по длинным пролетам плохо освещенной лестницы, Петр идет первым, если стрелять начнут, он первый попадет под огонь. Стреляют в эти времена запросто. Любой может подойти к любому, не взирая на социальные группы, и стрельнуть сигаретку. Потому как покурить в СССР — это святое.
Что значит, бомонд — дверь в нужную нам квартиру не то что не заперта, даже приоткрыта. Чтоб видно было, где тусовка. Изнутри доносится говор, играет музыка какая-то, нормальная атмосфера там у них. Открываем дверь, погружаемся в атмосферу. Первый же мой взгляд на ноги присутствующих. Опытному человеку он многое скажет. Мне сказал: не разуваемся, все в туфлях, в тапках никого. Полы паркетные не идеального состояния. Ковров на полу нет. Значит, часто гости заходят, как там в песне: «Заходите, друзья! Мои двери открыты!» Угадал, квартира совсем не коммунальная, хотя раньше и могла быть такой. В восьмидесятые годы некоторые деятели уже начали потихоньку расселять коммуналки и всякими правдами и неправдами превращать их в отдельные квартиры. Главная сложность и статья расходов не с отделкой, а с документальным оформлением. Количество комнат пока не знаю, но потолки зачетные, выше трех метров. Раз зашли без стука, демократично, то и хозяин не вышел встречать. Догадываюсь, что дверь приоткрыта с таким расчетом — чтоб не скакать за каждым гостем.
Вечеринка в фуршетном стиле, народ дрейфует по квартире, пара столиков с закуской и напитками. Подходи, наливай себе сам, закусывай. Никаких тостов, никаких обязаловок по опрокинутым рюмкам — я такой формат приветствую. Знакомиться тут тоже со всеми необязательно. Тут или тебя познакомят, или сам завяжешь с кем беседу и познакомишься, если будет интересно. Не вижу Ротару, а так хотелось закрутить… шучу. Не на велосипеде же к ней подкатывать.
— Ага! Этого молодого человека я сегодня видел! И на стене, и на фуршете, получается един в двух лицах!
— На стене не я висел.
— Как так?
— На стене висело мое изображение, а меня пока вешать не за что. Во всяком случае, пока ничего не доказали.
— Отлично! Замечание принимается. Фёдор.
— Жорж.
— Жорж, чем занимаетесь в жизни?
— Учеба, спорт, литераторство, общественная работа.
— «Отличница, спортсменка, комсомолка»?
— Дайте угадаю… это цитата?
— Федя, отстань от юноши. Ему и так неловко среди взрослых. — ухоженная женщина потянула за локоть бородатого дядьку в кожаном пиджаке.
— Спасибо, сударыня! Вы спасли меня от этого вербального монстра.
— Вербальный монстр? Шикарно! Я еще не слышала такого выражения.
— Вы, Жора, умеете пользоваться языком.
— Угу, я им марки облизываю, когда на конверты клею. Вот раздумываю бросить эпистолярный жанр и пойти в юмористы. Конкуренции только боюсь.
— Такой молодой, и вдруг чего-то боится? Не верю вам, Жорж!
— Таки я и не боялся раньше. Прихожу в Москонцерт, мол готов выступать с эстрады с монологами. А мне сразу: ви из наших?.Я сразу в несознанку, нет, я монологи читать буду. А мне: а чьи ви монологи будете читать, наших авторов? Свои, говорю — С какого я стану платить кому-то, если и сам написать могу. Таки ви из наших… А фамилия ваша? Милославский, говорю. Они: уже сменил, умный юноша. Аркадий Исаакович за вас уже хлопотал, вы же Костя. Я шо, таки похож на Костю?! Хлопнул дверью и ушел. А возвращаться неудобно, попросят куртку кожаную обратно принести. Я вас умоляю, там не куртка, одно название. Мне за нее двести рублей только и дали.
К концу монолога в комнате стало чуть более людно, чем вначале. Кто-то засмеялся, кто-то просто улыбался.
— Позвольте полюбопытствовать, это экспромт или заранее писалось? — пожилой мужчина подслеповато щурился, очки постеснялся носить, чтоб выглядеть моложе?
