чего-то ожидает. Когда она вот так сидит, она представляется мне чудесной, лучше всех на свете.
– Иди ко мне, – сказал я. Она повернулась, глаза её испуганно насторожились. Я обнял её и поцеловал.
– Нет! Так нельзя, – пытается оттолкнуть меня.
Я снова привлёк её к себе. На этот раз она не сопротивлялась. Я потянул её за собою на диван. И так притягивал до тех пор, пока она совсем не склонилась. И только тут я ощутил живую и ясную теплоту желанного, волнующего меня тела.
– Лежите и не шевелитесь, – прошептала она.
Она легла рядом со мной, и я почувствовал прикосновение её коленей…
– Ты чудо как хороша!
– Знаешь, какая в юности я была худышка?
– Знаю. Изящная, грациозная…
– Говорят, с тех пор немного пополнела.
– Это бывает после родов. Но у тебя это заметно лишь чуть-чуть. Тебе даже идёт. Во всяком случае, мне нравится.
– Как жаль, что мы тогда не встретились!
– Ну как ты это представляешь? Дочь камергера и бедный, застенчивый студент…
Тут я немножечко слукавил. Так можно. Почему бы нет?
– А я вообразила себе… Да-да! Ужасно наивно этого желать.
– Но вот теперь я дипломированный врач. Скоро займусь непременно частной практикой. У меня будет много пациентов, появятся деньги. И всё можно было бы ещё поправить!
– Что? Как? У меня муж и двое дочерей. Ты тоже, видимо, женат.
– Нет, Кира! Нет! Я верен только тебе!
– Ах, милый! Я без ума от тебя, даже когда ты говоришь неправду!
– Но почему ты мне не веришь?
– Иди ко мне!
Объятия… Объятиям нет числа. Я сбился со счёта. Да и кому какое дело… Словно бы стараемся наверстать то, что прежде не сбылось… Или насытиться любовью впрок? Однако странные у меня возникают мысли… Пророчество? Ах, не дай бог!
– Ты знаешь, муж недавно мне прислал письмо из Гельсингфорса, будто бы купил участок на золотоносной речке?
– Где? – Я чувствую, как у меня загораются глаза.
– Там где-то, на севере, в Финляндии.
– А ты говорила, он на войне.
– Он в Петербург по делам поехал и вдруг встречает старого приятеля. А тот знает место, но у него нет денег, чтобы приобрести право на добычу… ну, всё как следует устроить.
– И много золота на этой речке?
– Говорит, что жуть!
– Ах, интересно было бы… – тут я мечтательно закатываю глаза…
Увы, кому везёт в любви, тому обычно не везёт в делах. Мне предстоит ещё не раз в этом убедиться. Но как удержать любимую, не имея приличного достатка? Рай с милым в шалаше?
Мы снова обнимаемся…
– С тех пор, как муж уехал, здесь немыслимая скука. Недавно сосед является ко мне с цветами и с такой красочно оформленной коробкой. Я от незнакомых людей подарков не принимаю, но тут… Сосед всё-таки. Зачем портить отношения?
– А что в коробке?
– Набор дамского белья, – смеётся.
– Я его убью!
– От дома я ему отказала. Ну и подарок, конечно же, пришлось вернуть.
– Да кто он такой?
– Известный фабрикант, из нуворишей. Рубашечки, бюстгальтеры, пеньюары, панталоны…
Ну вот опять! Словно бы нарочно намекает, что не судьба. Зачем ей бедный врач, если отвергает даже фабриканта?
Объятьям нашим нет конца… Но вот гляжу я на неё… Заплакала.
– Кира! Что с тобой?
– Ну вот, весь вечер думала и думала. Надо же на что-нибудь решиться.
– Не плачь, не плачь, любимая! Мы снова вместе…
– Ну почему ты не писал? Я думала, что ты меня забыл, я так тосковала! Ах, если бы ты знал! – сквозь слёзы улыбается. – Теперь для меня всё ясно… Я дождалась. Теперь ты никуда, Миша, не уедешь! Мы уедем вместе!
– Уедем! Уедем, Кира…
– Я так измучилась, я уже два месяца почти не сплю. Как только ты пропал, я опомнилась и не могла простить себе, что отпустила! Все ночи сижу, смотрю в окно… и мне мерещится, что ты лежишь раненый где-то там, на поле битвы и некому тебе помочь…
А я не могу понять, о ком это она? Неужели обо мне? Видимо, о новом назначении забыла. Или переживания о воюющем супруге неведомым мне образом стали заботой о здоровье сельского врача?
Плачет…
– Не надо, Кирочка, не надо!
– Что это было, Миша? Все эти месяцы? Сны? Объясни мне. Зачем же мы расстались?.. Я так хочу опять туда, вновь пережить наше первое свидание! А всё остальное забыть, как будто ничего другого не происходило никогда!
– Ничего, ничего не было, всё только померещилось, кроме той первой нашей встречи! Забудь, забудь всё остальное! Пройдет время, мы поедем к тебе домой, в имение под Карачевом, и будем собирать майские цветы, и твои волосы будут пахнуть ландышем…
Отпуск закончился, и мы всё-таки расстались.
Сидя в дощатой будке на заднем дворе, поодаль от больницы, читаю письмо. Почтальон из рук в руки передал, а мне не хотелось, чтобы Тася знала. Опять эти свои вечные причитания начнёт…
Вот же бывают такие письма. Только в руки конверт возьмёшь, а уже знаешь, что там. И как оно дошло? Никакие письма не доходят, даже из Москвы, говорят, приходится посылать с оказией. И как всё у нас глупо, дико в этой стране! Почему, спрашивается, письма пропадают? А это дошло. Не беспокойтесь, уж такое письмецо дойдет, непременно отыщет адресата… Только открывать это письмо не хочется. Потому что от него холодом и несчастьем веет.
«Милый Михаил! Мне очень трудно было найти в себе силы, чтобы написать это письмо. Но вот, наконец, решилась. Сразу скажу, что я благодарна тебе за всё. Не стану доверять свои чувства бумаге, но поверь, что в сердце моём ты навсегда занял самое важное место. Иначе было бы в нём пусто и тоскливо.
Муж вернулся из Петербурга злой, я его никогда таким не видела. Думаю, причина не в том, что случилось в феврале, не в положении на фронте, а только в том, что сорвалась выгодная сделка, на которую он рассчитывал. Я ведь тебе рассказывала о его поездке в Гельсингфорс. Теперь надежды разбогатеть у него нет, деньги из имения поступают очень редко, там бунтуют крестьяне. В общем, с деньгами стало плохо, но не это главное.
Я вдруг поняла, что больше так не могу. Вот дети, вот муж, дом – это всё рядом, здесь. Без этого я своей жизни уже не представляю. И где-то там далеко прекрасные воспоминания о том, что с нами было. Как мне не хочется, чтобы эта память была осквернена семейной ссорой,
