меня, Виктор Сергеевич, душа в пятки ушла.
Пахоменко понимающе закивал, у него у самого от этой аббревиатуры сердце ускоряет ритм.
— Как увидел, так и решил, что попал в разработку ОБХСС. И этот, который старший начал мне про спекуляцию объяснять. Ну все, думаю, сейчас на меня статью повесят. А он вдруг говорит: «Можете быть свободны, гражданин». Не знаю, как я вылез их машины, ноги подкашивались. Кое-как добрался до остановки, упал на лавочку и где-то с полчаса ждал, что они передумают, вернутся за мной и увезут с собой в городское УВД. Это были самые долгие полчаса в моей жизни. И только вернувшись домой, в родные стены, я смог начать нормально мыслить, прокрутил в голове всю сцену от начала до конца, и, наконец, понял, что меня обманули.
Пахоменко весь рассказ так и просидел с открытым ртом. Слишком уж сильно история Ильюхина выбивалась из привычных схем обмана.
— Илья Валентинович, а ты уверен, что это была не милицейская операция? — уточнил он.
— Без понятых и протокола?
— Ну да, ну да. Если операция, то столько документов приходится подписывать — ужас, — вспомнил о своем личном опыте Пахоменко и тут же спохватился, что сболтнул лишнего. Но Ильюхин, похоже, не придал его словам значение, был полностью погружен в свою беду.
— И ведь все продумали гады, — продолжал сокрушатся «потерпевший». — В милицию с заявлением не пойдешь. Сам же под статью и попадешь — обвинят в спекуляции.
— Это точно, — пришел к таким же выводам Пахоменко. Афера своей простотой и наглостью поражала и пугала одновременно. Это же любого так можно с доплатой прокатить и, главное, ничего в ответ не предъявишь — руки связаны.
— Может в прокуратуру на них пожаловаться? — с надеждой спросил у старшего товарища Ильюхин.
— Так сам себя и подставишь, — озвучил свои недавние мысли Пахоменко. — Им возможно тоже достанется. Хотя не факт, могут сказать, что предотвратили совершение преступления. С них станется. Знаю я одного ушлого мента, вот тот точно так бы и заявил, — вспомнил он о своем недавнем знакомом, чтоб его. — Да и как ты докажешь, что была договоренность на шесть тысяч, и то, что тебе только две отдали? Документов-то, наверняка, никаких не подписывали?
— Не подписывали, — совсем поник Ильюхин. — Надо было предоплату брать. Да кто же знал?
— А Трушков что говорит?
— Не успел еще ему рассказать, Он с самого утра в горком уехал, папку с документами мне, в коридоре, на бегу передал.
— Так это когда было?
— Вчера. Вы уж, Виктор Сергеевич, никому не рассказывайте о моей беде, — вдруг спохватился Ильюхин. — И я тоже теперь буду держать язык за зубами. Я так подумал, что история если она вылезет наружу мне намного больше проблем принесет.
— Верно говорите. — одобрил Пахоменко. — Со своей стороны обещаю, дальше меня все, что вы мне рассказали не уйдет.
— Спасибо, — Ильюхин благодарно пожал руку старшему товарищу и поспешил удалиться.
— Ну и дела, — произнес хозяин кабинета, глядя на захлопнувшуюся за визитером дверь.
Конец года — все закрывают дела, дописывают отчеты, пинают подчиненных, оправдываются перед вышестоящим начальством или просто бухают. И совершенно никого невозможно заставить работать. Так что получив от ворот поворот от участкового, обслуживающего территорию, где проживает потерпевшая Прошкина, мне самому пришлось ехать на адрес и кошмарить злодеев.
— Лукерья Матвеевна, может ваша соседка все же вас бьет? — уже в машине я сделал последнюю попытку достучаться до потерпевшей и облегчить себе работу. — Может щипает или кидает в вас разные вещи?
— Нет, милок, ничего подобного Катька не делает. Сумасшедшей только называет, — тяжко вздохнула Прошкина над своей горькой судьбой. — Старой дурой еще зовет и говорит, что у меня мозги всмятку, — дополнила она.
Я мысленно сплюнул. Старуху ведь в психиатрическую лечебницу пытаются засунуть, а это совсем не курорт и даже не дом престарелых, но она все по правилам продолжает играть. До семидесяти дожила, а так и не поняла, что с мерзавцами бороться надо их же методами.
— Лукерья Матвеевна, может тогда пару недель в больнице полежите, подлечите старые болячки? Нет, нет не в психиатрической, в обычной, — поспешил я успокоить бабушку, а то у нее глаза на лоб полезли. Пошла искать защиты от дурдома, а защитник ее сам в дурдом решил доставить. — Боюсь, что в новогодние праздники ваши соседи как раз все и провернут, — поделился я с Прошкиной своими опасениями. — Катька же вам именно это обещала?
— Да как же так? — всплеснула она руками. — Новый год в больнице встречать?
— Это нужно для вашей безопасности, — терпеливо повторил я, а про себя добавил, что заодно можно будет провести независимую психиатрическую экспертизу с приглашенными специалистами, которая очень скоро понадобится.
— Не поеду! Лучше дома умереть! — Прошкина разревелась.
— Да чтоб тебя, — тихо выругался я.
Моя задача усложнялась. Состояла она в том, чтобы не допустить отправления Прошкиной в дурдом в новогодние праздники, то есть до решения вопроса о возбуждении уголовного дела, не хотелось мне героически ее оттуда вызволять, шансов мало. Поэтому я решил нанести серию превентивных ударов. Начал с жилконторы, где, даже не пытаясь понизить голос, при всех посетителях заявил:
— Поступила информация о готовившемся преступлении в отношении Прошкиной Лукерии Матвеевны — ее жилплощадью вскоре попытаются завладеть. Ваша гражданская обязанность — сообщить мне о злоумышленниках! Вот держите номер телефона, — я всунул в руку обалдевшего председателя ЖЭКа самодельную визитку. — Позвоните мне, когда кому-нибудь понадобится поквартирная карточка на квартиру Прошкиной!
Немногочисленные посетители и сотрудники ЖЭКа зашептались, провожая меня любопытными взглядами. Надеюсь, слухи разнесутся быстро и дойдут до предприимчивой супружеской пары Горбуновых, соседей Прошкиной, и они поостерегутся продолжать аферу пока все не уляжется. Да и председатель жилконторы, если он замешан, задумается, стоит ли ему принимать участие в афере, о которой уже знают в милиции.
Дальше на очереди был разговор с самими злодеями.
— Следователь Чапыра, — сунул я под нос гражданке Горбуновой свое удостоверение. — На вас поступила жалоба о том, что вы пытаетесь незаконными методами завладеть жилплощадью Прошкиной, — мой голос был предельно строг, выражение лица сосредоточенно-суровое.
— Да кому вы верите⁈ Она
