— Сомневаюсь, — буркнул я, приподнимая кишащий клопами и блохами соломенный тюфяк.
— Ха! Сейчас найдём сакса побогаче, да у него и спросим, — сказал Торбьерн. — Пятки подпалишь, сразу начинают болтать. Причём даже по-нашенски. Даже не болтать. Петь!
— Тайники, значит, — хмыкнул я.
— Конечно! — обрадовался Торбьерн. — Кто-то в золе прячет, под очагом. Кто-то — в дерьме. Кто-то зарывает под порог. Кто на что горазд, в общем.
Я пнул носком сапога прогоревшие угли в очаге, заставляя целую тучу золы взмыть в воздух серой удушливой взвесью. Ничего, разумеется. Только завоняло гарью и сажей. Зато Торбьерн схватил пальцами один из немногих тлеющих угольков, раздул, лишь немного морщась, и сунул в солому под крышей. Вскоре оттуда повалили клубы белого дыма.
— Давай-ка дальше, братец, — ухмыльнулся он.
Из этой несчастной хижины мы вытащили лишь немного съестных припасов, которые я бы даже постыдился забирать, какие-то застарелые хлебные корки и вонючий сыр. Но перечить кузену в этом вопросе не было смысла. Ему лучше знать, что стоит брать, а что — нет. В предыдущем доме точно такой же сыр он почему-то оставил.
Красного петуха пустили уже и по другим домам, дым поднимался над деревней густыми клубами, отовсюду звучали жалобные крики и плач местных. Норманны, наоборот, смеялись и радовались. Особого сопротивления в этой деревне мы не повстречали, никого из наших не убили, набег шёл по плану, как обычное рутинное мероприятие. Здешний мир оказался куда более жестоким, чем я предполагал.
Подручные Кетиля выволокли на середину деревни какого-то пожилого сакса, который бормотал что-то о пощаде и о том, что за него отомстят, но хёвдинг не слушал, демонстративно проверяя ногтем заточку длинного ножа.
Зато слушал я, и язык, на котором говорил мерсиец, показался мне до жути знакомым, мой автопереводчик легко выхватывал отдельные слова и обороты, а некоторые заменял какими-то архаичными и устаревшими, но всё же знакомыми. Будто бы наши языки имели общие корни и не успели разойтись слишком далеко, чтобы мы не могли понять чужую болтовню. Лишь некоторые слова оставались без перевода, но их оказалось немного.
— Злата нема, ни сребра, ни злата! Буди ты проклят, норманн! — размазывая по лицу слёзы и кровь, лепетал сакс.
Похоже, успел схлопотать по лицу, и не единожды. Он стоял на коленях перед хёвдингом, ясно осознавая свою участь, но смириться с ней пока не мог.
— Не верю ни единому твоему слову, — холодно произнёс Кетиль Стрела.
Торбьерн толкнул меня локтем в бок.
— Гляди, сейчас запоёт, — ухмыльнулся кузен.
Наш хёвдинг подошёл к пленному и медленно полоснул его по уху, оставляя его висеть на одном лоскутке кожи. Сакс взвыл от боли, забился в руках у викингов. Мы молча наблюдали.
Большинство из нас уже закончило рыться в домах, и всю добычу мы вынесли на улицу, складывая в общую кучу. Я даже так, не приглядываясь, мог сказать, что добыча небогатая. Домашняя утварь, немного съестного. Урожай собрать ещё не успели. Оставалось надеяться только на тайники и на то, что вождю удастся развязать язык этому саксу.
— Богом клянусь, нема! — разрыдался мерсиец.
Кровь текла по его щеке и шее, густыми алыми каплями падая на землю.
— Не надо лгать, сакс, — миролюбиво произнёс Кетиль, примеряясь ко второму уху.
— Ха, он обмочился от ужаса, — фыркнул Хальвдан за моей спиной.
— Может, тут и правда нет никаких тайников? — тихо спросил я у товарищей.
Вряд ли этот пожилой мерсиец был таким великим актёром. Играл он крайне убедительно, но в критической ситуации у многих людей открываются новые таланты.
— Ставлю марку серебра, что есть, — буркнул Торбьерн.
— Так у тебя же столько нет! — хмыкнул Хальвдан.
— Будут, — уверенно произнёс Торбьерн. — Из будущей добычи.
Кетиль начал резать второе ухо, нарочито медленно, растягивая мучение. Мерсиец орал во всю глотку, пытаясь хотя бы криком облегчить свою участь. Другие пленные саксы глядели на него, не отрывая глаз и дрожа от ужаса, мысленно примеряя эти пытки на собственную шкуру.
Их было немного, большинство деревенских успело разбежаться, но шестерых удалось взять. Семерых, если считать того пожилого, но финал этого диалога с хёвдингом был мне понятен с самого начала, и я его не считал. А эти шестеро, два паренька и четыре девушки, должны будут отправиться с нами. Живой товар.
Будущие рабы тряслись от страха и бормотали молитвы, но даже не пытались убежать. Для меня это смотрелось несколько… Дико? Лично я на их месте попытался бы если не вступить в бой, то хотя бы сбежать. Подобная покорность своей незавидной судьбе определённо не для меня.
Тем временем хёвдинг отрезал второе ухо наполовину и остановился, пытливым взором глядя на мерсийца.
— Тайники. Серебро. Золото, — отчётливо проговорил он, так, чтобы сакс услышал и понял каждое слово.
— Вас усих отыщут, изловят и повесят. Тан Осберт этого так не оставит, — ответил мерсиец и плюнул Кетилю на сапог.
Хёвдинг ударил его этим же сапогом в лицо, а меня поразила эта внезапная перемена в поведении сакса. Казалось, он только что рыдал от ужаса, а теперь храбро дерзит своему пленителю. Похоже, Торбьерн оказался прав насчёт него. Тайник всё-таки есть.
— Его воины уже мчатся сюда! Они перебьют вас усих! — прошипел сакс.
Кетиль без лишних слов продолжил резать его на мелкие лоскуты, уже и не обращая внимания на вопли и крики. Зато пленные морщились и плакали, глядя на мучения своего родича. Наконец, одна из селянок не выдержала.
— Перестаньте! Прошу вас! Я скажу, только прекратите его мучить! — взмолилась она.
— Эбба, нет! — прохрипел мерсиец.
Хёвдинг оторвался от своего занятия, повернулся к ней и вытер нож рукавом.
— Ну? — спросил он.
— В кузнице! Под наковальней! — сквозь слёзы пробормотала она.
— Бранд! Торбьерн! Хальвдан! Сходите, проверьте, — приказал вождь. — Кнут, добей этого бедолагу.
— Нет! — закричала девушка, но Кнут уже исполнил приказ, отточенным до автоматизма движением вспоров тому глотку, словно барану.
Мы втроем отправились в деревенскую кузницу, в которой уже порылись викинги. Кузница находилась чуть в стороне от всех остальных построек, пожарную безопасность тут уважали. Наковальня стояла на здоровенном деревянном чурбаке, и мы попытались сдвинуть её с места.
— Лопату надо, — сказал Хальвдан, когда под чурбаком обнаружилась лишь плотно утрамбованная земля.
Я молча отодвинул своих товарищей и рубанул по земле топором. Искать лопату некогда, а топор можно наточить заново. И почти сразу мой топор наткнулся на что-то твёрдое, так что я начал откидывать комья земли, пытаясь добраться до тайника.
— Я же говорил, — ухмыльнулся Торбьерн, присоединяясь ко мне.
И едва мы достали из земли мешочек, в котором позвякивали монеты, как снаружи послышался какой-то шум.
— Убить их всех! — проревел какой-то незнакомый голос.
— Все сюда! — прокричал Кетиль.
Мы выбежали из кузницы. К деревне мчались вооружённые всадники.
* * *
Кеннинг — разновидность метафоры. Их заучивали наизусть, кеннинги обязан был знать любой уважающий себя скальд.
Глава 4
— Удача нас покинула, — мрачно произнёс Торбьерн, сжимая топор. — Прямо как Рагнара.
— Нет, — отрезал я.
Я так не считал. Мы были живы, а значит, ещё не всё кончено. Прежде я не думал, что удачливее других, но я помнил, как не разорвалась сброшенная дроном граната, упавшая в мой окоп. Как осколком с меня срезало разгрузку, лишь чиркнув по бронежилету. Как дал осечку автомат нацика, направленный на меня. Нет, моя удача определённо всё ещё со мной.
Так что я сунул мешочек с монетами за пазуху и покрепче перехватил щит. Мы всё ещё стояли рядом с кузницей, в тени, почти невидимые, глядя, как всадники тана Осберта заезжают в разорённую деревню.
Нет, это не были рыцари в сияющих доспехах на огромных боевых конях-дестриэ, это были саксонские воины на приземистых гривастых лошадках, больше напоминающих каких-то пони, на которых катают народ по ледовому городку или центральному парку. Тысячелетие селекции ещё не превратило коней в тонконогих изящных скакунов или в грузных мускулистых тяжеловозов.
