за него.
— Я тоже рад, — Брежнев пожевал губами. — Ради дела можешь звонить вообще любому министру или должностному лицу страны. Справишься?
— Уж номер набрать как-нибудь сумею, — сказал я.
Брежнев усмехнулся.
— Вот и хорошо. Впрочем, мы с тобой теперь будем часто видеться хотя бы какое-то время, так что и без всякого телефона можешь мне рассказывать обо всём и просить любой помощи.
Машина оказалась не только со спецсвязью, но и с усиленным корпусом, ходовой и движком. Переделанная ГАЗ-24 белого цвета (я отказался от чёрной, слишком официально, а белый мне нравился) летала по Москве, легко обгоняя кого угодно и всюду успевая.
Василий Иванович, которого я попросил оставить мне в качестве личного шофёра, нарадоваться не мог на машину, а я на него, — он знал Москву лучше любого таксиста, и карта города лежала в «бардачке» исключительно для проформы.
А мотаться по городу пришлось много. Много и быстро. Дел навалилось столько, что просто мама не горюй.
Кстати, мама и не горевала. Хотя, конечно, очень за меня волновалась. Особенно поначалу.
Как не волноваться, если у тебя дома звонит телефон, а на другом конце провода человек представляется личным помощником Брежнева Цукановым Георгием Эммануиловичем и просит к телефону твоего сына, которому и пятнадцати не исполнилось, хотя по паспорту целых шестнадцать? И это ещё не самый интригующий вариант.
Август пролетел московским соколом — в трудах и преодолениях бюрократических препон. Я прекрасно понимал, что козырную карту с Леонидом Ильичом по любому поводу использовать не стоит, поэтому в большинстве случаев старался решить вопрос самостоятельно, или подключая тех или иных должностных лиц, которые ещё способны были на проявление инициативы и понимали, куда начинает дуть ветер.
Увы, таких было мало. Приходилось разъяснять, уговаривать, льстить, давить и даже угрожать. Дело двигалось, но медленно. Гораздо медленнее, чем я рассчитывал. К тому же сопротивление чаще всего было активным. То есть человек, обличённый властью, видя перед собой четырнадцатилетнего пацана, отторгал его инициативы с порога. Даже зная, что соответствующие полномочия у пацана имеются. Даже видя, что инициативы эти правильные и могут принести стране большую пользу.
Натура и самолюбие не позволяли. Ещё возраст, конечно же. Мужики за сорок, пятьдесят и шестьдесят, многие из которых прошли войну, имеющие награды и заслуги перед Родиной, просто не могли на равных ко мне относиться. Яйца курицу не учат. И весь сказ.
Поэтому чаще всего я убеждал. С цифрами, чертежами и схемами в руках доказывал свою правоту. Для этого пришлось хорошенько поработать над своими техническими записями, которые в своё время я оставил Андропову. Значительно их дополнить и уточнить по каждому разделу.
Четыре слона: Энергетика, Космос, Информация и Воспитание, стоящие на черепахе по имени Безопасность. Каждый требовал особого и неусыпного внимания.
Проще всего, как ни странно, оказалось с первыми двумя — энергетикой и космосом. Хотя, если разобраться, ничего странного. Действующий гравигенератор уже был построен. Более того, в сентябре, в подмосковной Дубне, на базе Дубнинского машиностроительного завода, должен был начать работу первый в стране опытный цех по сборке уже промышленных гравигенераторов разной мощности.
Почему был выбран Дубненский завод?
Оборона. Она же черепаха по имени Безопасность. Заодно и космос.
Но обо всём по порядку.
Случайно или нет, но ещё в июне, когда я только-только появился в славном городе Сан-Франциско, в Дубне было создано Дубненское производственно-конструкторское объединение (ДПКО) «Радуга». Как раз на базе Дубненского машиностроительного завода и Дубненского же машиностроительного конструкторского бюро при заводе с тем же семицветным названием. Плюс к этому завод в Смоленске, филиал Московского машиностроительного завода «Зенит» им. А. И. Микояна.
Данное предприятие должно было заниматься разработкой новых крылатых ракет, в том числе и гиперзвуковых, а также первого в мире боевого орбитального самолёта. Последний представлял собой целую многоразовую авиационно-космическую систему под кодовым названием «Спираль».
По замыслу проектировщиков, это должен был быть гиперзвуковой самолёт-разгонщик и, собственно, уже орбитальный самолёт, который поднимался разгонщиком на высоту порядка тридцати километров и дальше отправлялся в полёт сам. Масса гиперзвукового разгонщика, максимальная скорость которого должна была достигать шести Мах [1], предполагалась около пятидесяти двух тонн (при общей длине тридцать восемь метров и размахе крыльев шестнадцать с половиной метров). Плюс сам орбитальный пилотируемый разведчик-перехватчик длиной восемь метров, размахом крыльев семь с половиной метров и массой, как минимум, десять тонн.
Фантастически смелый проект. Но безумно дорогой и почти невыполнимый технически. Даже для такой страны как Советский Союз. Думаю, что в «Радуге» все это понимали.
А тут им на стол — бац! — действующий гравигенератор.
Подарок с небес, можно сказать. В прямом смысле слова, хоть они об этом и не знали.
Помню лица Федорова Николая Павловича и Березняка Александра Яковлевича — директора и главного конструктора новой «Радуги», когда я впервые, после совещания в Совете министров, приехал в Дубну и продемонстрировал возможности гравигенератора. А затем вручил техническую документацию на него, которая к этому времени была уже разработана. В первом приближении, разумеется.
Неверие. Сомнение. Изумление. Чуть ли не детская радость.
Эти четыре эмоции, следующие одна за другой, читались на их лицах явственней, чем слово «арбуз» в азбуке.
— Это что же получается, — с некоторой растерянностью осведомился Березняк, — вот он, гиперзвук, перед нами лежит?
— Не только гиперзвук, Александр Яковлевич, — сказал Фёдоров.
— Понятно, что не только. Тут и новые двигатели, и Луна, и много что ещё. Массу ракеты, космического или любого другого аппарата или объекта-субъекта гравигенератор, разумеется, не уменьшит, это невозможно, но вес или, говоря иными словами, силу тяжести… Собственно мы только что своими глазами всё видели. Невероятно. Просто невероятно! Молодой человек, — он пристально посмотрел на меня. — Вы понимаете, что вы сделали? Космос теперь наш! Во всех смыслах.
Он шагнул ко мне, обнял порывисто, отстранился, коснулся указательным пальцем моего лба и спросил:
— У тебя ещё много такого здесь?
— Кое-что имеется, — улыбнулся я.
— Николай Павлович, — обернулся Березняк к Фёдорову. — Я прошу… Нет, я
