случае не поверят, в худшем — вызовут доктора и окажусь я в психушке, где меня станут лечить. Читал, что психов в те времена лечили обливанием холодной водой и электричеством.
Придется жить. Значит, надо продолжать исследование своей будущей личности. Я даже не знаю, на кого учился.
Может, мне подскажет вон тот чемодан, обитый полосками железа? Стоит у входа, не трудно догадаться, что ним неблагодарный студент прибыл из столицы. Сам прибыл или меня доставили к родителю, с полицией? Не знаю. Отец не сказал, а сам я постеснялся спросить. Или еще не понял, что надобно спрашивать.
С трудом открыв тугие замки, начал перебирать содержимое. Обратил внимание, что носитель моего тела был порядочным свином. Это что за дела? Грязное белье лежит комом. Вон, еще один студенческий мундир — вернее, тужурка. Но тоже грязная и скомканная, словно ее из задницы вытащили. Еще здесь сложены книги, занимающие добрую половину всего объема. Понятно, отчего чемодан такой тяжелый. Что хоть за книги-то он, то есть я, читал?
Ого, парень-то, похоже, учился на математическом факультете. Тетради с неизвестными мне формулами, цифирь, снова цифирь. Еще тут учебники по арифметике, справочники. И на русском, и на немецком. Иван Чернавский изучал алгебру с геометрией на иностранном языке? Да мне и на русском-то не осилить. Умный парнишка-то был.
Так, тут еще несколько книг в мягкой обложке — это уже беллетристика, но не на русском языке. Везде стоит автор Émile Gaboriau, а книги… «L’Affaire Lerouge», «Le Crime d’Orcival». Язык я определил — французский, но по-французски я ни бум-бум. Ле крими, скорее всего, что-то связанное с криминалом, то есть, с преступлениями. А автор? Что за Габория? А, так это Габорио. Читать я его не читал, но слышал. Один из основоположников бульварного чтива, как раз в жанре детектива.
Любопытная подборка у парня. Серьезные научные книги и детективы. Может, и правильно. Мозг от серьезных вещей должен хоть иногда отдыхать.
И почему я попал в такого умника? Как выкручиваться-то стану? Основной язык, что я учил — английский. Немецкий знаю через пень-колоду, французский — никак. А ведь выпускнику гимназии положено знать, как минимум два живых языка, одним из которых был именно французский.
А что мне делать с латынью и древнегреческим? Латынь, допустим, знаю в цитатах, а язык Сократа и Аристотеля?
Французский я когда-то учил. В классе, кажется, во втором или в третьем, когда отца перевели в Кяхту, где у нас иностранным языком был именно французский. А вот потом, когда переехали на Камчатку, изучал английский, а второй язык был немецкий. Английским я более-менее владею. Жизнь заставила. Ну, про немецкий я уже говорил.
Но есть книжки и на нашем. Вот, дешевое (без переплета) издание под названием «Разсказы судебнаго слѣдователя» некого А. Шкляревского. А почему «разсказы»? Это слово рассказ так писали? Разсказ? Забавно. Так и вспомнишь покойного Задорного и его фраза о том, что если «бесплатно, значит, бес платит». Но не удосужился Михаил Николаевич уточнить, что в прошлом писали не бесплатно, а безплатно. А ведь я на этом могу влипнуть. В девятнадцатом веке некоторые слова писались иначе, нежели в мое время. А эти все «яти» и еры'?
Книги из чемодана я убрал на полку, белье уже утаскивает одна из женщин в фартуке. Прислуга, что ли? Бесцеремонная тетенька. Или — безцеремонная? Вишь, даже разрешения не спросила — вошла и ухватила.
Неделю уже привыкаю к новым реалиям. Для начала изматерил всех писателей-фантастов, писавших про попаданцев. Вот почему ни одна зараза не написала, что читать со свечой очень трудно? Да что там — почти невозможно.
Еще вдруг вспомнилась старая-престарая картинка, на которой изображена семья, занимающаяся какими-то делами: папа читает газету, мама вяжет, дочь-гимназистка читает толстую книгу, а сын — «гимназенок» что-то записывает в тетрадь. И все освещение — одна-единственная свеча, стоящая посередине стола! Художник так все видел или он просто решил поиздеваться над своими зрителями? Проснешься ночью, захочешь узнать который час, приходится зажигать спичку. Хорошо, что спички уже изобрели, а то не знаю, как бы я мучился с огнивом.
Оценить достижения современности можно только тогда, когда ты остаешься без них. Молния на штанах — куда уж проще. А вот пуговки… Не страшно, привыкнуть можно, но неудобно. Или нательное белье. Лето же на дворе, конец июня, а я в подштанниках и нательной рубахе! Понимаю, трусы еще не изобрели, но хоть бы кальсоны покороче делали.
Про освещение я уже говорил, а вот еще один крошечный эпизод. Люблю я иной раз попить чаю или сообразить кофейку. В той жизни я попросту шел к газовой плите, ставил на конфорку чайник или турку. А теперь? Чтобы испить чайку, требовалось поставить самовар. Ладно, что в доме оказался «кабинетный» самоварчик, на пару чашек, но ведь и его приходилось ждать минут двадцать, не меньше. А чтобы что-то поджарить, вроде яичницы на скорую руку, следовало растапливать печь.
И решил я-таки сбрить свою бороденку. И тут-то оказалась еще одна засада. Спрашивается — как побриться бедному попаданцу? Безопасных бритв еще нет. Не то их пока не изобрели, не то изобрели, но до России они не дошли. Опасная бритва — страшное оружие в умелых руках, а в неумелых — инструмент для суицида. Пришлось звать на выручку отцовского камердинера Степана и тот мне битый час показывал — как точить бритву на специальном бруске, а потом ее править на ремне. Ремень, кстати, лучше на гвоздик прицепить — удобнее будет. Ну, а потом самое страшное — сам процесс бритья.
И, никаких тебе кремов для бритья. Мыло, помазок и стаканчик. Мочишь, взбиваешь пену. И все сам. Степан предлагал свои услуги, но я отказался. Надо учиться.
Поросль на подбородке и на щеках я сбрил, но чего мне это стоило! Штуки три пореза, да еще царапины. Щеки пришлось «украшать» кусочками, оторванными от газеты.
Дом господина Чернавского располагался за Волховом, посреди огромного сада. И сам дом был шикарным. А если выглянуть из окна, то можно было полюбоваться куполами святой Софии. Дом батюшки, правда, был поплоше, нежели особняк Александра Николаевич Мосолова, но ведь и чин отец имеет пониже, да и должность. Мосолов-то — губернатор и камергер, а мой отец всего-навсего вице-губернатор и действительный статский советник.
Кроме «барского» дома имелись еще два каменных флигеля. В одном жили слуги, а второй предназначен для гостей. Была конюшня, каретный сарай, еще какие-то строения. Определенно — мой батюшка
