– 19- Генерал знает кого судить. Воюют лейтенанты! Вот он на них и вешает судимости [нагоняет страха]. А [потом, что для тебя] для лейтенанта окопника что суд? Сегодня ты жив, а завтра тебя нет! Теперь в окопах сидели солдаты Сенина, а Черняеву предстояло копать их в мёрзлой земле. Солдаты Сенина довольные стояли и поплёвывали на бруствер махорочной жёлтой слюной [и дышали махоркой]. [Белый снег на краю окопа пожелтел от плевков.] Теперь солдаты Сенина подшучивали над солдатами Черняева.
– Меня младший лейтенант за топором к вам прислал.
– Ты вот что, браток! Старшина появится с жратвой, ты давай неси мне свою порцию водки. Пущу даже на время посидеть в своём окопе. Может со смены когда придёшь и переночуешь! А топорик в мешке тяжело носить. Я его из Ржеавского укрепрайона на себе ношу. Мзду за топорик платить надо!
– А не принесёшь, выдуешь сам сто грамм, валяться тебе с пулей в боку, считай, зря водку испортил! Черняев с солдатами ожесточённо рубил мерзлую землю. Торжествовал и старшина Сенин. Как ни как, он был наверху. Когда совсем стемнело, я пошел к Черняеву посмотреть на его работу. Мы сели с ним на целое необгоревшее бревно, которое принесли солдаты, [достав его из развалин дома] и поговорили как обычно. Черняев сказал два слова, я пару фраз, не зная, с чего начать. Освещённый отблесками пожара, белый снег имел неестественный вид. Вспыхивал и угасал огонь. Снег во время вспышек менял свою окраску. Пламя постепенно перекидывалось с одной избы на другую. Тушением пожара никто из [наших] солдат не занимался. Горит и горит! У солдат свои дела! Странно было смотреть. Горят дома в деревне, а люди ходят спокойно. Проходят мимо, внимания не обращают! Нет никакой суеты, не слышно, как обычно, ни криков, ни суматохи, ни частых ударов [обломком лома о рельсу] в набат. Помню, один небритый пожилой солдат во слезами на глазах высказал мне своё неудовольствие.
– "Вот вы, товарищ лейтенант, обзываете нас бранными словами. А я хоть и солдат, но, между прочим, постарше вас годами и учитель."
– Ну и что из этого?
– Тебя за самовольное оставление позиций следует расстрелять!
– А Черняев по доброте своей всю вину взял на себя. Не сумел остановить вас, пристрелить паникёра духа не хватило!
– Ты слышишь? – обратился я к своему ординарцу.
– Ему мои слова не нравятся!
– А слова не пули, дырок не оставляют!
– Видишь, недоволен он чем. Безусый лейтенант на него ругается!
– Вы наверно думаете, что держать позиции и воевать должны [офицеры] лейтенанты, а вас, солдат, это не касается!
– 20-
– Видишь, он недоволен чем!
– А теперь я хочу тебя спросить, почему ты во время обстрела не остался на месте?
– Ты видел, что появилась паника.
– Почему, сразу не пристрелил паникёра?
– Может ты и есть один из них?
– Накануне нужно было окопы долбить, а вы уговорили Черняева остаться [у амбразур] в избах!
– Может, это ты демагогию разводил?
– Я помню, как ухмылялись вы, когда солдаты Сенина рубили мёрзлую землю.
– Ты наверно будешь помалкивать, когда следователь будет выяснять, кто посеял панику. Ни один из вас не откроет рта.
– А то, что Черняева будут судить, это вас не касается. Это вам наплевать [Это вас не скребёт]!
– Чего молчишь?
– Ты видно, образованный, а совести у тебя нет.
– Когда мне по телефону начальство даёт указания, оно через каждые два слова по делу, вставляет эти самые [нужные] слова.
– А вы, видите ли, не привыкли к [тому] такому обращению!
– И в заключение я вас всех предупреждаю, покинете окоп хоть на минуту – пойдете, под расстрел на месте!
Я Черняеву дам указание, кому нужно по нужде, пусть в немецкую сторону, в снежное поле идёт – и там сидит, прохлаждается. Харчи будете получать тоже с той стороны.
– Пулеметчикам я приказал, кто хоть шаг из окопа сделает [назад] в сторону тыла, стрелять всех без разбора [раненый он или нет]. Из окопа назад вы пройдете только через мой труп. Больные и раненые будут являться лично ко мне!
– Даю вам два дня на отрытие окопов! Вы хоть землю зубами грызите, а окопы должны быть к сроку готовы!
– Ну что, Черняев! Убедился где нужно держать в обороне своих солдат!
– Запомни и заруби себе на носу! В любой обстановке, встал на один день, копай окоп, только окоп от смерти спасёт твоего солдата! Через неделю мл. лейтенанта Черняева вызвали в дивизию. Он вернулся в роту молчаливым и угрюмым, получив условно пять лет. Его судили за то, что он покинул свои позиции, остался жив и [невредим] не имел во взводе потерь. Теперь пятая рота имела полнее соцветие. Я конечно тоже был виноват, что не заставил Черняева зарыться в мёрзлую землю. Не спустил на него собак, как это я сделал с Сениным. Черняев не выполнил мой приказ. Об этом в дивизии ничего не знали. До этого в трибунале разговор не дошел.
– 21- Березин показными судами решил на ротных и взводных нагнать побольше страха. Какой смысл судить командира полка. Во-первых, он всегда вывернется. А во-вторых, он с солдатами [у него кроме штыков воевать нечем]. В атаку не ходит и в чистом виде является передаточной инстанцией. Получил распоряжение или приказ сверху, передал через батальон в роту, ротный и должен его выполнять [брать деревни]. Березин [в штаб армии доложил, что он на рассвете взял деревню Тишково. Всё просто!] приказ штаба армии выполнил. Снимать ротного с должности нет никакого смысла. Ротные офицеры живыми на дороге не валяются! [Дороги мостят их трупами.] Командир батальона в атаку с ротами тоже не пойдет [тоже не бегает с солдатами под пулями]. Есть чин пониже [комбата]. 0н и погоняет ротного издалека по телефону. Немец больше не стрелял. Деревня ещё горела [и дымилась]. Нужно отметить выдержку Ахрименко. Во время обстрела он на участке о стался со своим расчётом один, несмотря на то, что пехота сбежала. О нём даже напечатали в боевом листке. К 30 ноября солдатские окопы и отдельные ячейки были соединены общим ходом сообщения. Мы прошли серьёзные испытания огнем и научились копать мёрзлую землю лопатами [отдавая все силы]. Нельзя бесконечно испытывать судьбу, полагаясь только на совесть солдата. Нельзя попрекать человека за старые грехи [, держать его в страхе]. Запреты и строгости были отменены, старые проступки и обиды были забыты. Жизнь офицера роты на войне, это последняя инстанция, куда сыпятся приказы и распоряжения. В руках батальона и полка солдат нет. Для них существует только Ванька ротный. А у ротного, что ни солдат, то свой склад ума и характерец. Каждому солдату своё давай! У командира роты – солдат вот где сидит, и я пальцем щелкал [по горлу] себе по вороту. Теперь я вспомнил, как перед наступлением на эту деревню, по распоряжению полка нас несколько раз перегоняли с места на место и каждый раз заставляли рыть новую траншею. Тогда я возмущался, а зря! Видно мало раз мы проделали эту работу, раз Черняев по моему приказу отказался долбить мерзлую землю. Получилась досадная осечка. А солдата нужно приучить, ко всему на войне. Нагнулся к земле, припал на колени от пули, рой себе ячейку, где бы ты не стоял.
